Бог не играет в кости - Николай Андреевич Черкашин
Она вышла на станции в Кузнице с ее маленьким деревянным вокзальчиком-избушкой, памятным с детства, и отправилась по тропинке на улицу Коперника, где жила тетка. Зашла по пути в привокзальную краму[14] и купила бутылку красного вина для завтрашнего свидания.
Тетя Геля в костел с утра не пошла, приболела, и теперь надо было думать о новом месте для завтрашней встречи. Агнешка облюбовала пустовавшую клуню под тростниковой крышей. Когда-то она стояла на два двора и оба хозяина держали в ней мешки с зерном, но теперь, когда обоих мужиков не стало – и один, и другой погибли в сентябрьской войне, в заброшенной постройке, как в чулане хранили всякую рухлядь. Стенки ее были сплетены из ивовых прутьев. Агнешка знала с детства, что в клуне всегда ночевал дед, у него там стояла железная солдатская койка. Она и сейчас там стояла, только была завалена мешками и коробками. Ничего не стоило ее разгрузить, застелить рядном и устроить укромное любовное гнездышко.
– Что ты там в пыли возишься? – недоумевала тетка.
– Детство вспоминаю, – отвечала Агнешка и смеялась, как девчонка. Она нашла свои детские куклы и принесла в дом. А еще захватила головку подсолнуха.
– Ты знаешь, что это такое?
– Подсолнух.
– Это спираль. Спираль Фибоначчи.
– Файбиновича?
– Нет, Фибоначчи. Был такой средневековый итальянский математик. Он открыл интересную закономерность: семена подсолнечника, например, расположены по спирали – они равномерно распределены, независимо от того, насколько велика семенная головка. Спирали Фибоначчи проявляются в природе повсеместно – от подсолнечника до закрученных в улитики ураганов и галактик.
– Господи, где ты такой премудрости набралась? В Кенигсберге?
– Нет, у тебя здесь, в Кузнице. От одного моего знакомого.
– От этого парня, что к тебе бегает?
– Да. Он гениальный математик… Сколько ты этих подсолнухов вырастила, а про спираль Фибоначчи не знала!
– Да они у меня и без всяких спиралей растут хорошо.
– Нет, Гелечка, мы все, люди – это числа, не цифры, а числа, и каждый человек со своим значением…
– Агнюся, ну тебя к шуту! У тебя самой голова поехала, так хочешь и меня с ума свести.
* * *Стефан Полубинский знал, что граница между белостокской областью и генерал-губернаторством вполне проницаема. Пограничники еще не успели наладить четкий дозор границы; между проходами нарядов оставались временные зазоры на час-полтора. За это время можно перескочить просеку и уйти на территорию бывшей Польши. Потому туда-сюда почти безнаказанно сновали контрабандисты, меняя за кордоном сахар на сало, шерсть на мануфактуру, шило на мыло. Немцы на своей стороне вот уже месяц, как заменили пограничников на солдат вермахта, а те мало что смыслили в охране границы. Так что все главные риски, полагал Стефан, позади. В свои двадцать пять он вообще не верил в проигрышные риски. Фортуна – женщина, и как со всеми женщинами он и с ней был дерзок, смел и удачлив. Женщины благоволили молодому драгунскому подофицеру (конному стрельцу). Стройный ловкий парень, похожий на одного из героев Сенкевича – хорунжего Анджея Кмитица, не знал отказа у прекрасных дам, будь это сельская простушка или веселая вдовушка, красотка из варшавского кабаре или жена полицейского чина в Гродно. Все они велись на ясные голубые глаза, на вьющиеся льняные волосы, слегка ниспадающие на высокий лоб, на твердо очерченные губы юного героя.
Вот и здесь в Щучине на него запала дочь ксендза семнадцатилетняя Франя – похожая на Стефана и статью, и голубыми очами, и золотом волос, как будто родная сестра. Они даже стали выяснять свои корни, но ничего родственного не нашли и потому вольно целовались в альтанке[15], густо увитой девичьим виноградом. Ничего большого Франя пока не позволила, но и не лишала надежд на будущее. Стефан очень хотел увести ее с собой за кордон, но Франя была отнюдь не столь ветреной, чтобы решиться на такое беспутство. Тогда Стефан признался ей, что он вовсе не контрабандист, что он возглавляет отряд молодых патриотов, которые ведут подпольную борьбу с оккупантами во имя будущей Польши. Он расписывал ей жизнь в «Батальоне смерти» в столь героичных тонах, что сердце девушки дрогнуло. Ей захотелось приобщиться к новой, столь непохожей на местечковую рутину, жизни, полную смысла, борьбы и подвигов. И когда Стефан совершенно искренне поведал ей о своей мечте обрести верную бесстрашную подругу на своем опасном пути, Франя сжала его руку:
– Пойдем вместе!
Это решение было скреплено долгим-предолгим поцелуем.
Они вышли засветло и дошли до того места, где надо было затаится и дождаться удобного часа для перехода следовой полосы. Стефан хорошо знал и этот лес, и эту заросшую старую дорогу, при которой доживала свой век заброшенная корчма. Двухэтажная бревенчатая хоромина под тростниковой крышей стояла на берегу заболоченного пруда. В пруду и запущенном колодце жили черные тритоны с оранжевыми брюшками, а под стрехами и обосновались летучие мыши.
В высоко поднятом чердаке были сделаны мансарды с окошечками, выходящими на разные стороны света – на восток и запад. В них еще сохранились остатки былого уюта.
– Дождемся дождя, а потом пойдем, – сказал Стефан и неожиданно для Франи подхватил ее на руки. Смеясь, он покружил ее по комнатке, а потом бережно опустил на свой расстеленный плащ.
– Пусть это
