Александр Дюма - Сын каторжника
И, подняв нож, с лезвия которого стекала кровь, Пьер Мана сказал угрожающе:
— Ну, отправляйся же вслед за своей любовницей.
И он замахнулся на г-на Кумба страшным ножом, но именно в это мгновение Милетта из последних сил бросилась на каторжника и обхватила его руками.
— Ваше ружье! Ваше ружье! — вскрикнула бедная женщина слабеющим голосом. — Или он вас сейчас убьет так же, как и меня.
Поняв, с кем он имеет дело, Пьер Мана решил, что ему будет легко отделаться от Милетты.
Но она обхватила его с такою силой, какая обычно характерна для расстающихся с жизнью и особенно поразительна у утопленников; руки ее приобрели силу железных ободьев, спаянных друг с другом.
Напрасно Пьер Мана извивался по-змеиному, изо всех сил тряс умирающую и снова ударил ее ножом, он никак не мог добиться того, чтобы она выпустила его.
Однако крик отчаяния, исторгнутый умирающей Милеттой, пробудил, наконец, в г-не Кумбе инстинкт самосохранения, утерянный им было из-за предсмертной тоски. Заряженное ружье оказалось в его руках само собой, что, описывая позже эту сцену, он отнес за счет проявленного им необычайного хладнокровия; он вскинул ружье и выстрелил, не приложив его к плечу и не целясь, как будто это было всегда свойственно ему. И Пьер Мана, сраженный прямо в грудь двумястами свинцовых дробинок, составлявшими заряд, упал как подкошенный к ногам хозяина деревенского домика.
Задыхаясь от волнения, г-н Кумб чуть было сам не потерял сознание, как вдруг услышал сильный стук в дверь и громкий женский голос:
— Да что же вы там делаете, господин Кумб?.. Мой брат заговорил, и вовсе не Мариус является его убийцей!
XXI. МУЧЕНИЦА
Господин Кумб отбросил ружье в сторону, чтобы скорее помочь Милетте. Услышав этот незнакомый голос, он вдруг решил, что ему угрожает целый легион бандитов; но одержанная им победа воодушевила его; вздрогнув, словно конь при звуке трубы, он вновь схватил свое оружие и подбежал к окну в позе солдата, готового открыть огонь.
Тем не менее, даже подстрекаемый к боевым действиям собственной храбростью, он не забыл, что одной из добродетелей воина является осмотрительность, а потому, прежде чем открыть окно, предпринял некоторые меры предосторожности и ни в коем случае не стал высовываться наружу.
— Что вам нужно? — промолвил он с такой замогильной интонацией в голосе, какую только смог найти в глубине своих бронхов.
— Чтобы вы немедленно отправлялись в Марсель. Мой брат спасен, к нему вернулась способность говорить, и он уже сделал заявление о том, что Мариус не убийца. Пойдите походатайствуйте об очной ставке.
Услышав женский голос, г-н Кумб осознал, что он напрасно сосредоточил в себе в эту минуту новый запас доблести.
— Эх, черт бы побрал всех этих шлюх, — произнес он, возвращаясь к Милетте и пытаясь высвободить ее из-под тела бандита, — так речь идет о Мариусе? Да мне совершенно плевать и на него, и на ваше поручение, и на нашего брата. Что вы там мне рассказываете, когда я только что сражался как настоящий спартанец, когда я по пояс в крови и когда все мои заботы требуются сейчас бедной Милетте! Пойдите же, если вам будет угодно, и сами прогуляйтесь в Марсель или скорее придите мне на помощь, поскольку этот презренный негодяй оказался таким же тяжелым, каким он был злым.
Господин Кумб действительно нуждался в помощи.
Его нервы были настолько сильно расшатаны, что, в то время как колени его дрожали и ноги подкашивались, руки его, оцепенев, потеряли всю свою силу. Напрасно он пытался сдвинуть труп, всей своей тяжестью давивший на тело матери Мариуса. Один вид Милетты, голова которой виднелась из-под груди бандита, ее мертвенно-бледное и окровавленное лицо, широко открытый рот, полуоткрытые глаза и, наконец, невозможность оказать ей помощь — псе это попеременно бросало его то в отчаяние, то в ярость. Он обращался к бедной женщине с теми словами нежности, какие не говорил ей с тех самых пор, как узнал ее; затем, разражаясь страшными проклятиями в адрес ее палача, оплакивал ее судьбу поистине взволнованным голосом и, наконец, совершенно обезумев от ярости, бил ногами труп ее убийцы.
Ответ г-на Кумба, крики, рыдания и глухие удары, доносившиеся из комнаты, повергли Мадлен — ведь именно она звала с улицы хозяина деревенского домика — в странное недоумение. Господин Кумб днем и ночью вел такую яростную войну с птичками, что выстрел, который девушка услышала, войдя в сад, вовсе не удивил ее; но странные слова, с какими сосед обратился к ней, зловещие звуки, долетевшие до ее слуха, заставили Мадлен сделать предположение, что случилось несчастье: либо г-н Кумб сошел с ума, либо в его доме разразилась новая страшная беда.
Она стала звать на помощь и на всякий случай попыталась открыть дверь.
Но, как мы уже упоминали, Пьер Мана слишком хорошо знал свое дело, чтобы не закрыть за собой дверь.
— Если вы хотите, чтобы я вошла, надо мне открыть. Откройте же, господин Кумб! — кричала Мадлен, сбившая себе все пальцы в попытках расшатать замочную задвижку.
— У меня времени с избытком, — ответил г-н Кумб, — сломайте, разбейте эту дверь, если она не хочет открываться; у меня есть средства для замены ее новой. Мне нет дела до двери, мне ми до чего нет дела, лишь бы только моя бедная Милетта была жива… Ах, Боже мой, ах, Боже мой!
И, возбужденно и судорожно хватая руками труп, г-Н Кумб снова и снова пытался уменьшить тяжесть груза, давившего на бездыханное гело его подруги.
Тем временем со стороны шале доносился голос мадемуазель Риуф. Кругом забили тревогу, люди поспешили на помощь и проникли на место действия кровавой сцены.
Мадлен, вошедшая первой, в ужасе отступила назад при виде двух трупов; но, узнав Милетту, Мадлен с решимостью, какую, как мы видели, она успела проявить, справилась со своим волнением и, поборов страх, помогла перенести мать своего возлюбленного на кровать г-на Кумба.
Тот, казалось, совершенно потерял разум; он брал уже холодные руки Милетты в свои и жалобным голосом восклицал:
— Врача! Врача! Я лишь грузчик, это правда, но я смогу оплатить его визит как негоциант.
Мадлен приложила руку к груди Милетты и по биению ее сердца почувствовала, что жизненные силы еще не полностью угасли в ней.
И действительно, несколько минут спустя раненая приоткрыла глаза.
Первое слово, которое произнесла Милетта, было именем ее сына. Услышав его, Мадлен разрыдалась и, наклонившись над кроватью, обняла бедную женщину и, прижимая ее к своему сердцу, воскликнула:
— Он спасен! Живите, только живите, моя матушка, чтобы разделить с нами наше счастье!
Милетта осторожно отстранила девушку и в течение нескольких минут с умилением, отражавшем все, что происходило в ее душе, смотрела на нее. Потом две огромные слезы тихо покатились по ее бледным щекам.
