Александр Дюма - Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2
— Мне не хотелось говорить вам того, что вы сейчас слышите, Жанна, — продолжил Рене, — но я всегда полагал, что дело чести называть вещи своими именами.
— Хорошо, — произнесла Жанна, — оставьте меня.
— Нет, — ответил Рене, — теперь я не оставлю вас до тех пор, пока не расскажу о том, что разлучило нас; у вас же будет возможность рассудить нас.
— Рене, — сказала Жанна, — вы видите, как я слаба, у меня нет сил для того, чтобы отказать вам; рассказывайте же, что стоит между нами и какая непреодолимая преграда не позволила нам быть вместе. Довершайте же! Вы нанесли мне рану, теперь же следует ее прижечь.
— Позвольте мне коснуться вас не твердыми руками хирурга, а нежными ласковыми руками брата, Жанна: не думайте о том, что так старались укрывать от меня и что все же оказалось мне известно. Вложите свои руки в мои, опустите свою голову мне на плечо. Я вовсе не желаю, чтобы вы меня разлюбили, Боже упаси! Я только лишь хочу, чтобы вы любили меня по-другому. Милый друг, вы родились в 1788 году; вам было всего два года, когда в ваш родительский дом прибыл молодой ваш родственник по имени Гектор де Сент-Эрмин, пожелавший выучиться под руководством вашего отца морскому делу и пуститься с ним в плавание. Это был третий сын старшего брата вашего отца, графа де Сент-Эрмина. Если вы не сохранили о нем воспоминаний, ваша сестра непременно должна помнить его.
— Я тоже его помню; но что общего у этого молодого человека с тем непреодолимым препятствием, которое разлучило нас?
— Жанна, дайте мне возможность рассказать обо всем по порядку: когда я закончу, у вас не должно остаться никаких сомнений в моем добром к вам отношении.
Юноша уехал вместе с вашим отцом, трижды участвовал в морских путешествиях и едва начал входить во вкус своего нового занятия, как грянула Революция, а в 1792 году его отец призвал его к себе. Вы, должно быть, помните его отъезд, Жанна: он был невесел, и было пролито немало слез; он не хотел оставлять вас, кого назвал своей маленькой женой.
Будто молния озарила сознание Жанны.
— Гектор, — продолжал Рене, словно не замечая смущения Жанны, — вернулся в отцовский дом и стал свидетелем того, как отец его был обезглавлен, старший брат расстрелян, а еще один брат — отправлен на гильотину. Верный данной присяге, он поклялся продолжить их дело и быть ему преданным. Затем наступил мир. Гектору показалось, что все кончено и он может оглянуться вокруг, зажить по-новому, любить и надеяться.
— И он полюбил мадемуазель де Сурди, — сказала Жанна дрогнувшим голосом.
— И он полюбил мадемуазель де Сурди, — повторил Рене.
— Однако что стряслось потом? — спросила Жанна. — Куда он исчез в момент подписания брачного контракта, да так, что никто не мог ответить, как и почему? Где он? Что с ним стало?
— Тогда в гостиной г-жи де Сурди появился один из его друзей и потребовал от него быть верным данной клятве. Он скорее был готов отказаться от счастья и подвергнуть жизнь опасностям, нежели нарушить слово, которое дал. Он бросил перо, которым собирался подписать брачный контракт, незаметно покинул зал и понесся туда, куда его звали голоса покойного отца и братьев. Его схватили, и вместо того, чтобы быть расстрелянным, о чем он сам просил, он, благодаря высокому покровительству, отделался тремя годами заключения в тюрьме Тампль. По прошествии трех лет Император, считавший его мертвым, узнал, что он уцелел, и, рассудив, что три года тюрьмы не могут быть достаточно суровым наказанием для человека, восставшего против его власти, распорядился отправить его на службу простым солдатом или матросом без малейшей надежды на повышение по службе. Гектор, получивший первые уроки морского дела у вашего отца, попросился обратно в море. Ему была предоставлена полная свобода выбора. И, рассудив, что в вольном плавании он будет не так стеснен, как в армии, отправился в Сен-Мало и записался в экипаж к Сюркуфу, на бриг «Призрак».
Судьба распорядилась так, что «Штандарт», на котором вы оказались вместе с сестрой и отцом, встретился с «Призраком». Вы были свидетелями того сражения, в котором погиб ваш отец. Гектор услышал имя виконта де Сент-Эрмина и как вы просили Сюркуфа не опускать тело вашего отца в море; он убедил капитана, и тело вашего отца не покинуло корабль. Сюркуф поручил ему не оставлять вас и вашу сестру и доставить вас домой в целости и сохранности.
Теперь, милая Жанна, вы все знаете: нет нужды рассказывать вам о том, что было дальше. Но я хочу, чтобы вы все держали в глубокой тайне, даже в беседах с вашей сестрой.
Этот юноша, который под руководством вашего отца делал первые шаги в морской службе, который, будучи призван в свою семью в 1792 году, с такой горечью расставался с вами, у которого на глазах обезглавили отца, одного из братьев расстреляли, а второго отняла гильотина; этот юноша, который, невзирая на все ужасы, пошел по тому же пути, что и они; который, поверив в окончание войны, признался в любви к мадемуазель де Сурди; юноша, по вине которого помолвка расстроилась с таким скандалом, давший наедине с собой клятву остаться верным ей и не принадлежать другой женщине; тот, кого вместо расстрела на три года заперли в Тампле; кому, наконец, Император даровал жизнь при условии, что он запишется простым солдатом или матросом, — этот юноша, милая Жанна, граф де Сент-Эрмин и ваш кузен, это я!
И при этих словах он упал на колени перед кроватью Жанны, держа ее руки и покрывая их слезами и поцелуями.
— Теперь, — продолжил Рене, — судите сами: могу ли я, жертвуя своим долгом человека чести, стать супругом какой-либо другой женщины, кроме мадемуазель де Сурди?
Жанна, которую душили рыдания, обвила руками шею кузена, ледяными губами припала к его лбу и лишилась чувств.
LXXVI
ОТСРОЧКА
Первым побуждением Рене, увидевшим потерявшую сознание Жанну, было достать из кармана флакон английской соли и поднести ее Жанне. Затем, однако, он рассудил, что возвращать ее в чувство означало бы вновь погрузить в скорбь и тоску, и решил положиться на ее собственную природу, полагая, что она сейчас черпает в себе самой новые жизненные силы, подобно тому, как день черпает свои силы во мраке ночи и в утренней росе.
И действительно, вскоре Жанна вздохом подала знак того, что готова вот-вот прийти в себя. Рене, на которого она склонилась, мог сосчитать, сколько ударов сердца отделяют жизнь от смерти. Наконец ее глаза открылись, и, еще не осознавая того, что вокруг происходит, она прошептала:
— Как мне хорошо!
Рене ничего ей не ответил. Еще не настало время торопить первые проблески сознания, напротив, каким-то подобием гипноза он стремился продлить в ней как можно дольше это неопределенное положение между жизнью и смертью, когда душа словно зависает над телом.
