Вольф Серно - Тайна затворника Камподиоса
– Верно, – вмешался Игнасио, – когда обвиняемый подвешен в таком положении, чаще всего он довольно скоро признает свою вину и во всем раскаивается. Что вы об этом думаете, обвиняемый?
Витус молчал, стиснув зубы.
– Если «сухая растяжка» не приведет к желаемому результату, – продолжал Игнасио, – члены суда и палач с помощником отправляются ужинать, оставляя еретика наедине с его болью. Рано утром следующего дня пыточное дознание будет продолжено.
– Развлечение что надо, – ухмыльнулся Нуну. Он нагнулся и поднял усеянные шипами плиты. – «Испанский сапог» я пристрою к берцовой кости, а кандалы окажутся сзади. И у кандалов, и у пластин есть винты и гайки, и я подкручиваю гайки до тех пор, пока острия шипов не вонзаются в кость. Понял, доктор-еретик, чем пахнет? Треснет и сломается твоя берцовая кость! А боль какая!
– Нуну, – недовольно прервал его Игнасио, – ограничь свои объяснения названием орудий пыток и тем, как они действуют. Неуместно запугивать подсудимого, говоря о том, какие боли ему предстоят.
– Да, ваше преосвященство, – вид у Нуну был слегка разочарованный. Он продолжил объяснения, указав на стоявший перед маленьким столом стул. – Стул с шипами – все равно, что еж, только иглы у него покрепче. Сиденье и подлокотники тоже в шипах. Как раз одно к одному, если ты уже в «испанском сапоге».
Он обошел вокруг стола.
– А «груша» у нас с крылышками, они раскрываются вовне, когда я опять же подкручу гайку на винте, – Нуну указал на эту гайку. – Она тут, вот видишь, где у настоящей груши хвостик. Я запихиваю эту грушу выпуклой стороной в рот, а потом подкручиваю гайку, вот груша во рту и раскрывает свои «крылышки», так что у еретика щеки до того раздуваются, что от него ни звука не дождешься. А если все-таки закричит, я еще подкручу, и у него разорвет щеки.
– Ты очень хорошо все объяснил, – похвалил Игнасио, – хотя опять допустил ошибку, пугая еретика тем, что ему предстоит.
– Благодарю, ваше преосвященство, – просиял Нуну и с жаром продолжил: – Вот это винт для зажимания больших пальцев. Еретик кладет большой палец на металлическую плиту, усыпанную шипами, а сверху на нее опускается такая же плита, но уже с выемками для шипов. Верхнюю плиту я с помощью винта опускаю все ниже и ниже, пока она не накроет большой палец и не раздавит его. Если еретик и тут не признается, я могу ударить по ней молотком, чтобы кровь так и брызнула. Понял, доктор-еретик?
Витус отвел глаза в сторону и ничего не ответил. Игнасио тоже промолчал, хотя Нуну и на этот раз нарушил правило дознания.
– А вот кровать для растяжки конечностей, – Нуну подошел к стоящей у стены кровати. В изголовье, примерно на уровне плеч лежащего, справа и слева находились округлые деревянные катушки.
– Катушки будут упираться в подмышки, – объяснял он. – И, когда я потяну за ноги, еретик, упершись в них, будет становиться все длиннее. – Нуну захромал к противоположному концу кровати. – Здесь на винт наматывается канат. Другой конец каната завязывается узлом на ногах еретика. Я подкручиваю винт, и еретик становится длиннее, подкручу еще, и он у меня еще «подрастет».
– Тело еретика следует растягивать до тех пор, пока сквозь него не станет видно язычок пламени свечи, – назидательно проговорил Игнасио. Голос его звучал буднично и деловито.
Нуну взял с кровати тонкий металлический прут и высоко поднял его.
– А это прут для нанесения ожогов. Его мы применим при пытке огнем.
Витус заметил, что на конце этого прута – крест. «Это, наверное, тот самый прут, которым пытали Магистра. Но если это так, то где же огонь, в котором мучители раскаляли металл? В помещении не видно ни очага, ни кострища. Витус догадался, что огонь разводили в нижнем помещении – туда вели еще четыре ступеньки. Об этом же говорили закопченные камни над дверью в подвал.
– А вот это розга, – продолжал объяснять Нуну. – Нам их требуется много: от ударов они быстро приходят в негодность.
– Розга применяется в сочетании с другими способами пытки. Само по себе наказание розгами полноценной пыткой не считается, – добавил Игнасио и окунул в вазочку с сахаром еще один орех. Обсосал его и принялся жевать: этот процесс доставлял ему видимое удовольствие. – Перед применением розгу следует отмочить в святой воде, произнося при этом молитву «Ave, Maria!». Продолжай, Нуну.
– Лестница – это все равно, что кровать для растяжки, только вертикальная.
– Хорошо, закончили на этом, Нуну, – прервал его Игнасио. – Тем самым закончено и Territio realis. – Он вопросительно взглянул на Витуса.
А Витус смотрел как бы сквозь него.
– Если вы согласны, дон Хайме, – продолжал инквизитор, – начнем с первой стадии пытки – расплющивания больших пальцев.
– Я согласен, – кивнул алькальд и поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее.
– Да, чтобы не забыть, – добавил Игнасио. – Я предлагаю разрешить обвиняемому во время первой стадии пытки оставаться одетым, хотя это, строго говоря, противоречит предписаниям. Вам известно, что обвиняемый должен быть обнаженным и только срам прикрывать чем-нибудь.
– Это верно, – кивнул алькальд. Было заметно, что он этому правилу большого значения не придает.
– Нуну, делай, что положено.
– Ваше преосвященство Игнасио! – подал голос секретарь протокола. Было заметно, что он чем-то встревожен.
– Что там у вас, отец Алегрио?
– Вынужден обратить ваше внимание на то, что я до сих пор не в состоянии вести протокол надлежащим образом. Света не хватает, и все тут! Как в темноте определишь особенности пытки на всех ее стадиях?
– Да, хм... – В словах Алегрио был смысл. От факела уже чадило, он догорал. Куда запропастился помощник Нуну? У инквизитора возникло недоброе предчувствие. Он даже прикинул, не прервать ли на время пытку и не послать ли надсмотрщика за его помощником, но отказался от этой мысли.
– Вы правы, отец Алегрио, при таком освещении протокола не напишешь. Однако, полагаю, для ускорения процесса дознания перерыва делать не следует. Я уверен, в ближайшие минуты обвиняемый во всем сознается и покается, и тогда у нас останется еще достаточно времени, чтобы оформить протокол соответствующим образом.
– Да, ваше преосвященство.
Надсмотрщик пододвинул стул с шипами поближе к столу, на котором стоял предмет для сплющивания больших пальцев. И сделал жест, словно приглашал важное лицо занять свое место за столом.
– Садись, доктор-еретик!
Витус обошел вокруг стола, присматриваясь к нему и особенно к сиденью. Оно было густо утыкано острыми иглами-шипами. Он подумал, что лучше всего будет сесть так, чтобы бедра и ягодицы образовали как бы прямую линию, тогда площадь увеличилась бы, а давление острых шипов хоть немного ослабло. Скользящим движением он сел на стул.
