Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)

— Надо ожидать, что теперь все реки потекут в Уэльс, — шепчет мне Изабель. — Король отдал под их опеку своего единственного наследника, Энтони Вудвилл стал главой Совета при принце, а королева управляет ими всеми. Это уже не Дом Йорков, а Дом Риверсов. Думаешь, Уэльс будет стоять за него? Они всегда держали сторону Ланкастеров и Тюдоров.

Я пожимаю плечами. В последние недели беременности я плыву в теплых водах безделья и спокойствия. Я смотрю на зеленые поля за окном, на пастбища вдали и слушаю плач чибисов на болотах. Лондон кажется таким далеким, а Ладлоу вообще не существует.

— А кто же должен управлять своим сыном, если не королева? — спрашиваю я. — Нельзя найти для него лучшего управляющего, чем его дядя Энтони. Что бы мы ни думали о королеве, Энтони Вудвилл один из самых прекрасных мужчин Европы. И они близкие родственники. Энтони Вудвилл будет охранять своего племянника ценой собственной жизни.

— Вот подожди, — предсказывает Изабель. — Очень многие боятся усиления Риверсов. И очень многие предостерегают короля не доверяться во всем одной-единственной семье. Джордж против них, даже твой муж Ричард не хотел бы видеть Уэльс под властью Риверсов. — она делает паузу. — Отец говорил, что они оказались плохими советниками, — напоминает она.

Я киваю.

— Так и есть, — признаю я. — Король был не прав, предпочитая их отца нашему.

— И она по-прежнему ненавидит нас, — категорически заявляет Иззи.

Я киваю снова.

— Да, полагаю, так будет всегда. Но она ничего не сможет нам сделать. Пока Джордж и Ричард рядом с королем, она может только демонстрировать нам свою холодность, как женщина-рыба на гербе ее семьи. Она даже не сможет игнорировать нас, как раньше. И в любом случае я не собираюсь возвращаться ко двору после рождение ребенка. — я с удовлетворением прикасаюсь к мощной стене рядом с застекленным окном. — Здесь никто не сможет причинить мне зла.

— Я тоже уеду от двора, — говорит Изабель. Она улыбается мне лукаво и загадочно. — У меня есть для этого веские основания. Ты заметила что-нибудь во мне?

Я поднимаю голову и смотрю на нее более внимательно.

— Ты стала… — я подбираю фразу повежливее, — …Красивее.

Она хохочет.

— Я стала толще, — радостно говорит она. — Я отлично себя чувствую и толстею. И прошу тебя приехать ко мне в августе. — она искоса смотрит на меня. — Ты у меня в долгу за то, что я сижу с тобой здесь.

— Иззи, — я наконец понимаю, что она имеет ввиду, и беру ее за руки. — Ты ждешь ребенка?

Она сияет.

— Да, наконец-то. Я уже начала бояться…

— Конечно, конечно. Но тогда тебе надо больше отдыхать. — я тащу ее к очагу и усаживаю в кресло, а потом пододвигаю под ноги скамеечку и, улыбаясь, смотрю на нее. — Как замечательно! Ты не должна поднимать ничего тяжелого, и не ездить верхом, только в повозке.

— Со мной все хорошо, — говорит она. — Я чувствую себя намного лучше, чем в прошлый раз. И я не боюсь, то есть не очень боюсь… и еще, о, Энни! Они будут двоюродными братьями, наши дети, двоюродными братьями, родившимися в один год.

В молчании мы думаем о дедушке наших детей, который никогда их не увидит, но который посчитал бы их венцом своих амбиций и сразу начал бы строить для них планы, не считаясь с тем, что его внуки еще лежат в колыбели.

— Отец бы уже планировал их браки и составлял геральдику, — с усмешкой говорит Изабель.

— Он бы добился разрешения и поженил их, чтобы сохранить состояние в семье, — замечаю я. Я делаю паузу. — Ты собираешься написать маме? — спрашиваю я осторожно.

Она пожимает плечами, ее лицо замкнуто и холодно.

— Что толку? — спрашивает она. — Она никогда не увидит внука. Она не сможет выйти на волю, и она написала мне, что если я не смогу добиться свободы для нее, то я ей не дочь. Что толку даже думать о ней?

Боли начинаются в полночь, когда мы с Изабель спим рядом в большой кровати. Я начинаю тихо стонать, и через несколько мгновений она вскакивает, натягивает платье, зажигает свечи от огня в очаге и отправляет служанку за акушерками.

Я вижу, что она боится за меня, ее резкий голос, которым она требует принести эля и позвать повитух, пугает меня. У нас есть дароносица со святыми дарами, она стоит на маленьком алтаре в углу комнаты. Вокруг моего напряженного живота повязывают пояс, специально благословленный для первых родов Изабель. Акушерки приносят для всех нас пряный эль, на кухню посылают служанку разбудить повара и приготовить нам обед, ночь будет длинная, и нам нужно будет подкрепиться.

Когда мне приносят фрикасе, а затем жареную курицу и вареного карпа, от запаха пищи у меня крутит живот, я отсылаю все прочь из комнаты и хожу, не останавливаясь, от окна к изголовью кровати, пока за дверью женщины жадно едят и пьют эль. Со мной остается только Иззи и пара горничных. У нас совсем нет аппетита.

— Боли сильные? — с тревогой спрашивает она.

Я качаю головой.

— Они приходят и уходят, — говорю я. — Но мне кажется, что они постепенно усиливаются.

После двух часов ночи становится хуже. Акушерки, раскрасневшиеся и веселые от еды и питья входит в спальню и заставляют меня ходить вместе с ними. Когда я хочу лечь и отдохнуть, они кудахчут и толкают меня. Боли начинают приходить все чаще, и только тогда они позволяют мне опереться на одну из них и стонать.

Примерно через час я слышу шаги на мосту, в дверь стучат, и раздается голос Ричарда:

— Я герцог! Как себя чувствует моя жена?

— Весело, — грубовато отвечает акушерка. — Ей весело, милорд.

— Как долго это продлится?

— Несколько часов, — она бодро игнорирует мои протестующие стоны. — Идите спать, милорд. Мы сообщим вам, когда она ляжет в постель.

— Почему она сейчас не в постели? Что она делает? — недоуменно спрашивает он у двери, ничего не зная о науке родов.

— Мы ходим с ней, — отвечает старшая. — Водим ее туда-сюда, чтобы облегчить боль.

Бессмысленно объяснять им, что это «туда-сюда» совсем не облегчает боли, потому что они будут делать то, что привыкли, а я буду слушаться их, ибо вообще с трудом понимаю, что со мной происходит.

— Вы ходите с ней? — мой муж не собирается так просто отступить. — Это помогает?

— Если ребенок не поторопится, мы будем подбрасывать ее на одеяле, — с жестким смехом отвечает младшая. — Она довольна, что мы ходим с ней. Это женская работа, Ваша светлость. Мы знаем, что делаем.

Я слышу приглушенную ругань и удаляющиеся шаги, мы с Иззи мрачно смотрим друг на друга, в то время как женщины берут меня за руки и ведут от камина к дверям и обратно.