Густав Эмар - Степные разбойники
Когда казнь совершилась, охотники двинулись в путь. Не успели они отъехать и мили от места казни, как из кустов появились апачи, Белая Газель и Красный Кедр. Один из апачей перерезал веревку, на которой был повешен Сандоваль, и разбойник, подхваченный остальными людьми, стоявшими под деревом, был осторожно положен ими на землю. Он не подавал никаких признаков жизни. Молодая девушка и Красный Кедр поспешили оказать ему помощь, надеясь оживить хоть ненадолго это жалкое, изувеченное тело. Они сняли петлю с шеи несчастного, но все было напрасно: он, казалось, был уже мертв.
Отчаявшись, один из апачей, взяв воды, вылил ее на оголенный череп испанца. При этом леденящем прикосновении по телу разбойника прошла дрожь. Он глубоко вздохнул и, с трудом подняв веки, устремил на присутствующих мутный взгляд.
— Слава Богу! — воскликнула мексиканка. — Он не умер. При этом возгласе разбойник с усилием улыбнулся и пробормотал отрывистым и глухим голосом:
— Нет, я еще не умер, но скоро умру. После этого он закрыл глаза и, по-видимому, снова впал в бесчувственное состояние.
Белая Газель нагнулась к нему, сдвинула брови и проговорила:
— Слышите ли вы меня, Сандоваль? Бандит вздрогнул, как от прикосновения электрической искры, и снова открыл глаза.
— Кто около меня? — спросил он.
— Я, Пачеко, разве ты не узнаешь меня, старый друг? — сказал Красный Кедр.
— Узнаю, — ответил разбойник. — Но не тебя я хотел бы видеть. Где нинья? Разве она покинула меня, — меня, который умирает из-за нее.
— Нет, я не покинула вас! — пылко воскликнула молодая девушка. — Упрек ваш несправедлив, так как я первая поспешила к вам на помощь. Я здесь, отец.
— А! — сказал разбойник, облегченно вздохнув. — Тем лучше. Бог, если только Он существует, вознаградит вас за это.
— Зачем звали вы меня, отец?
— Не называйте меня так, — резко сказал бандит, — я не отец ваш! Здесь видна Божья рука, — продолжал он, точно говоря с самим собой. — Дочь жертвы в великую минуту помогает одному из главных убийц отойти в вечность. Да, здесь видна Божья рука, — добавил он, печально покачав головой.
Присутствующие молча переглянулись, ими овладел какой-то суеверный страх. Они не смели задавать умирающему вопросов.
— О, как я страдаю!.. — пробормотал он. — Голова моя точно раскаленная печь. Пить!..
Умирающему поспешили дать воды. Но он оттолкнул воду и проговорил.
— Дайте мне вина.
Красный Кедр поднес ко рту разбойника фляжку с вином. Сандоваль сделал из нее глоток.
— А! — воскликнул он со вздохом облегчения. — Теперь я чувствую себя сильным. Я не знал, что так тяжело умирать. Если действительно есть Бог, то пусть воля Его совершится… Красный Кедр, дай мне один из своих пистолетов и фляжку с вином.
Скваттер исполнил его желание.
— Отлично, — продолжал разбойник. — Теперь отойдите все немного. Мне нужно поговорить с ниньей.
Красный Кедр не мог сдержать нетерпеливый жест.
— К чему утомлять себя? — сказал он. — Не лучше ли тебе лежать спокойно?
— Я понимаю тебя, — возразил разбойник, усмехаясь, — тебе бы хотелось, чтобы я издох, как собака, не произнеся ни одного слова, потому что ты подозреваешь, о чем я буду говорить. Мне жаль тебя, приятель, но я стану говорить. Так нужно.
Скваттер в ответ на это пожал плечами.
— Какое мне дело до твоих разглагольствований, — сказал он. — Только одно мое участие к тебе…
— Довольно, — перебил его Сандоваль. — Замолчи. Я хочу и буду говорить. Никакая человеческая сила не заставит меня в мой последний час молчать. Уже давно тайна эта жжет мою грудь.
— Отец мой!.. — пробормотала Газель.
— Оставьте! — сказал бандит внушительно. — Не противьтесь моей воле. Прежде чем предстать перед судом Того, Кто все видит, я должен, нинья, сказать вам несколько слов.
Красный Кедр с ненавистью взглянул на разбойника, судорожно ухватился за пистолет, торчавший у него за поясом, но, точно раздумав, опустил руку и пробормотал с насмешкой:
— Какое мне дело? Теперь все равно уже слишком поздно. Сандоваль услышал его слова.
— Может быть, — ответил он. — Бог знает.
— Увидим, — сказал скваттер саркастическим тоном и с этими словами отошел от бандита. За ним следом удалились и апачи.
Мексиканка чувствовала сильное волнение, в котором она не могла дать себе ясного отчета. Она ощущала какое-то странное любопытство, смешанное со страхом. Она смотрела на лежавшего перед нею человека, во взгляде которого она теперь читала печаль и насмешку.
Она желала, чтобы бандит открыл ей свою тайну, но вместе с тем боялась этого. Что-то говорило ей, что от этого человека зависело ее будущее.
Но тот оставался сумрачен и нем.
ГЛАВА XXIX. Исповедь разбойника
Прошло несколько минут. Разбойник, казалось, с усилием перебирал свои воспоминания, прежде чем начать говорить. Белая Газель пристально смотрела на него, напряженно ожидая его рассказа. Наконец бандит взял фляжку с вином, поднес ее к губам, и, сделав из нее большой глоток, отложил ее в сторону. Мгновенно щеки его окрасились лихорадочным румянцем, глаза заблестели, и он начал свою исповедь голосом настолько твердым, какого нельзя было ожидать от умирающего.
— Слушайте меня внимательно, нинья, и постарайтесь извлечь пользу из того, что вы услышите. Я умираю. В такие минуты не лгут. То, что я скажу вам, будет правдой. Вы узнаете, кто я.
Сандоваль на минуту остановился, но затем снова продолжал с заметным усилием:
«Я не всегда был степным разбойником — тигром с человеческим лицом, одним из тех презренных людей, на которых разрешено охотиться, как на диких зверей. Было время, когда я был молод, красив и богат. В те отдаленные времена я носил имя Уолтера Степлтона и был так богат, что с точностью не мог определить цифры моего состояния. Вы, как и все другие, считали меня мексиканцем, и все вы ошибались: я гражданин Соединенных Штатов, выходец из древнего пуританского рода, с давних пор поселившегося в Нью-Йорке. Родители мои умерли, когда мне не было еще и двадцати лет. Сделавшись обладателем огромного состояния, я сошелся с очень дурными людьми. Двое из них стали моими близкими друзьями и сумели в самое короткое время настолько подчинить меня своему влиянию, что я решительно ничего не предпринимал, предварительно не посоветовавшись с ними. Один из этих друзей, как и я, родился в Нью-Йорке. Другой был мексиканцем. Оба они были, так же как и я, молоды, красивы и богаты — вернее, они казались богатыми, так как безрассудно сорили деньгами. Друзей моих звали… Впрочем, для чего называть их имена? Не о них пойдет речь теперь, а обо мне. Однажды мексиканец пришел ко мне с письмом от своих родителей, которые писали ему, что просят его вернуться на родину, но друг мой не желал, да и не мог в то время покинуть Нью-Йорк. Причина этого была мне неизвестна, но месяц спустя мы втроем вынуждены были бежать и укрыться в Мексике, оставив после себя кровавый след, так как в Нью-Йорке разыгралась мрачная трагедия, в которой оба моих друга играли главную роль. Что именно случилось — повторяю вам, я этого не знал.»
