Розмэри Сатклиф - Песнь меча
— Отзови собак!
Бьярни кинулся в безобразный клубок царапавших друг друга когтей и грозных челюстей, готовых разодрать все на своем пути. Хунин лежал на земле, и одна собака схватила его за горло. Бьярни вцепился в косматую шею, пытаясь оттащить ее, но как только он стал разжимать крепко стиснутые челюсти, вторая собака накинулась на него, свалив с ног, и он почувствовал, как ее зубы вонзились в плечо. Хунин еще боролся, но силы покидали его. Не долго думая, Бьярни выхватил из-за пояса нож, который словно сам вырвался из чехла, и вонзил в горло нападавшего. Теплая кровь выхлестнула на руку, и собака захрипев, упала. Он схватился за ошейник Хунина, когда пес еле встал на ноги, задыхаясь и хватая ртом воздух, и попытался отбиться от второй собаки. Но тут над его плечом появился огонь, брызжущий воском и искрами, — факел, который Ангарад, сунула в рычащую морду. И собака Ривеллана отпрянула, мотая головой и визжа, как щенок.
Бой закончился неожиданно и все стихло. Одна собака все еще пыталась, задыхаясь, рычать, другая скулила и терла лапой обожженную морду. А третья дергалась на земле, и кровь била из ее горла красным фонтаном. Вскоре она затихла.
— Ты убил моего лучшего пса, — прошипел Ривеллан.
— Который со своим братом хотел убить моего — по твоему приказу, — возразил Бьярни.
На мгновенье ему показалось, что Ривеллан потребует Хунина взамен своей мертвой собаки, и он задумался, как поступить.
Но Ривеллан, казалось, угадал его мысли, и его толстые губы искривились усмешкой:
— Думаешь, я взял бы такого пса в свою свору?
И снова зазвучал голос Ангарад, спокойный, мелодичный и острый, как наточенный меч:
— Ривеллан, брат мой, ты увидел то, за чем приходил, и сказал то, что хотел; теперь уезжай, пока полная луна еще высоко и осветит тебе обратный путь.
Мужчина повернулся в седле, чтобы посмотреть на нее, стоящую с высоко поднятым факелом.
— Да, я увидел то, что хотел, — о чем говорит вся деревня: тебя с твоим левшой, морским бесом и черным призраком. Как тебе удавалось околдовывать меня все эти годы, пока ты не укрылась у святых сестер?
Он говорил тихо, почти нараспев, но вдруг пронзительно закричал:
— Да, я видел тебя с полевыми цветами в волосах, когда посевы в долине побиты и растоптаны. Помни об этом — ты, с ведьминым клеймом на длинной белой шее!
Глава 22. Охота на ведьм
Выкрикнув последние слова, Ривеллан дернул коня за узду, вонзил шпоры в бока, и несчастное животное ринулось к долине, а оставшаяся в живых собака понеслась следом.
Спустя несколько мгновений они уже вынеслись из ворот в терновой ограде, оставив за собой истоптанный, взбудораженный двор — ожесточенный стук копыт донесся с тропинки, — словно это опять мчался Дикий Охотник — затем по торфяному склону долины и исчез вдали. Наступила тишина, и только ветер завывал под луной. Бьярни тяжело вздохнул и протянул руку, чтобы отдернуть Хунина, который, тихо рыча разодранным горлом, подкрался понюхать мертвого пса, лежавшего у порога.
— Я унесу отсюда собаку, — сказал он.
Ангарад покачала головой.
— Сначала я перевяжу твои раны и Хунина. В дом, оба.
Бьярни только теперь почувствовал боль в укушенном плече и увидел кровь, которая испачкала порванную рубашку и нож.
Когда он разделся до пояса и уселся у очага, где было больше света, она засучила рукава и поставила воду разогреваться на углях, а сама достала чистые полоски ткани и мази из сундука в спальне, промыла и осмотрела раны, закапав туда какую-то жгучую жидкость и смазала укус темной вонючей мазью, которая жгла, как огонь.
Посмотрев на ее хмурое, сосредоточенное лицо и руки, грубо обрабатывавшие рану, Бьярни сказал, не жалуясь, а просто к слову:
— Ты делаешь мне больно… Обычно ты бываешь поласковее с теми, кто обращается к тебе за помощью. Это из-за твоего родича?
— Из-за того, что я злюсь или испугалась? Нет! — сказала Ангарад, взяв полоску ткани. — На зубах у собак много заразы, которую надо вымыть из раны, пока она не успела отравить кровь. — Она принялась перевязывать плечо и руку.
Бьярни смотрел на нее. Она не отрицала, что разозлилась и испугалась, и он знал, что она дрожит от страха, который чувствовался в ней все лето; и причиной ее страха был молодой человек на красно-гнедом коне, оставивший мертвого пса на пороге ее дома.
— Жаль, что пришлось убить собаку, — сказал он. — Я нажил тебе врага или еще больше разозлил его.
Ангарад завязала полоску ткани.
— Завтра надо будет проветрить рану, а пока лучше прикрыть мазь.
— Если я служу тебе, лучше расскажи, с какой напастью придется бороться. Твой родич сказал, что хотел тебя много лет назад, и все еще хочет — я видел по его взгляду. Но все же он советовал тебе вернуться к святым сестрам. Я не понимаю.
— Все очень просто, — сказала Ангарад. — Я тебе говорила, что он жаден и хочет отобрать у меня землю. Раньше он готов был взять меня даже без земли, но потом умер мой брат, и я вернулась в усадьбу, и он решил, что сможет получить все вместе, а когда понял, что ничего не выйдет, желание еще сильнее распалило его сердце — задолго до того, как ты и Хунин появились в ту грозовую ночь. Он все еще хочет и то и другое, но, если ему удастся упрятать меня за стены монастыря, он, по крайней мере, завладеет землей, — она нервно рассмеялась, схватившись за горло. — А силой он меня не возьмет, если у меня на шее и правда ведьмин знак.
Она повернулась к черному псу, который лежал у огня и тер лапой изодранную морду.
— Теперь твоя очередь, мой черный друг.
И пока Бьярни держал собаку у колена, она промыла и смазала мазью его раны, которых было немало, потому что кроме морды и обкусанного горла, у него была длинная глубокая рана на боку, и одно ухо висело, как стяг, вынесенный из жестокой битвы.
Когда она закончила, Бьярни вышел наружу, чтобы бросить тело собаки в помойную яму за домом и почистить свой нож, вонзив его несколько раз в торфяной стог. Сломанной терновой ограде придется подождать до утра.
Но этой ночью случилось еще кое-что. Когда он вернулся на крыльцо, то услышал в доме хриплое дыхание, которого не слышал раньше. Ангарад опустилась на колени рядом с Гвином, с факелом в руке и приложила пальцы к горлу старика, как будто слушала через них.
Она подняла голову, когда Бьярни подошел к ней, оттолкнув ногой любопытную морду Хунина.
— Он понял, что произошло сегодня, — сказала она. — Думаю, он отходит в мир иной.
Лицо старца потемнело. Он лежал, уставившись вверх, но глаза его уже не видели стропила крыши; открытый рот покосился, и из него доносилось свистящее дыхание.
