Энтони О'Нил - Империя Вечности

— Кто тебе рассказал? — воскликнул он, понимая, что ранит жену в самое сердце. — Я спрашиваю, кто тебе рассказал?

Жозефина отвернулась, по ее лицу текли слезы.

Император поднялся с места, кипя от ярости.

— Что ты слышала, женщина? — прошипел он, шагая к ней из-за стола. — Что именно? Сейчас же выкладывай!

Она дерзко расправила плечи, разумеется, не понимая всей глубины его отчаяния.

— И что теперь? Думаешь, я сошел с ума? Верно? Что они там наплели? Признавайся! — закричал Наполеон, едва удерживаясь, чтобы не схватить ее за горло.

Жозефина мучительно выдавила:

— Говорят…

— Продолжай! — Он почти надвинулся на нее.

— Говорят… — Несчастная на миг покосилась на своего мужа. Губы ее дрожали. — Ну, говорят…

— Дальше!

— …что она полька.

Наполеон окаменел на месте.

— Она?

Жозефина опять отвернулась, не в силах выносить этот разговор.

— И по слухам, их было много… — хриплым шепотом продолжала она. — Говорят, вы думаете жениться…

Бонапарт заморгал.

— Она… — повторил он, пытаясь унять биение сердца.

Так вот в чем дело. Эти походы на сторону, нелепые, короткие романы… Необходимость найти жену, способную родить наследника. Как раз об этом Наполеон и хотел сегодня потолковать…

— А, — облегченно протянул он. — Ну… — и развернулся обратно к письменному столу.

Жозефина что-то пробормотала.

— Что еще? — гаркнул он, даже не оглянувшись.

— Значит, это правда?

Возвращаясь, Наполеон погладил сфинкса по голове. А потом посмотрел на глупое, растрепанное существо, свою супругу, презирая ее постылые чувства.

— Иди отдохни, женщина. Ты ужасно выглядишь.

Жозефина не тронулась с места.

— Да что такое? Не видишь, я занят!

Он бросил рассеянный взгляд на свои бумаги и не поднимал головы, пока не уверился, что жена ушла.

В ту ночь император полусидел на постели под балдахином из полосатой военной материи, составляя приказ верному шпиону, полковнику Иву-Винсенту Бутэну.

«Для вас есть новая миссия…»

Тут заскрипела дверная ручка.

«В Египте я повстречал одного человека…»

И снова — ручка. Это, конечно же, Жозефина. Хочет попасть в смежную спальню.

«Это верховный жрец, пророк и мистик, чье существование кое-кто пытается отрицать…»

Однако дверь была запечатана до ее прихода. Жозефина об этом не знала.

«Человек этот мог последовать за мной…»

Она продолжала дергать за ручку. Наполеон вернулся к своим запискам.

«Необходимо найти его или хотя бы собрать сведения…»

И снова этот шум. Затем ручку оставили в покое. За дверью повисло молчание.

«В ваше распоряжение будет предоставлено все, что потребуется…»

В коридоре послышались тихие всхлипы. Поняла наконец. Вот и нет нужды объясняться.

«Дело это высочайшей важности…»

— Кто вы? — потребовал ответа Наполеон, не вставая с походной кровати.

Был поздний вечер второго июля тысяча восемьсот двенадцатого года. Войска стояли под Вильнюсом. Император страдал от гриппа в хлопающей на ветру палатке; он только что пересек российскую границу на пути к Москве и совершенно не удивился (напротив, он даже грезил об этом в ночных кошмарах), когда пророк под маской решил материализоваться в пятый раз.

— Откуда вы?

— Нет, откуда вы? — усмехнулся «красный человек».

— Не понимаю, к чему эти речи? — Наполеон, так и не дождавшийся ответа от полковника Бутэна, не получив из Египта ни единой строчки, силился сосредоточиться. — Как ваше имя?

— Вы знаете, кто я.

— Имя! То, которое вы называли внутри Великой пирамиды!

— Разве я называл?

— Отвечайте сейчас же, иначе… иначе… — Бонапарт попытался нащупать саблю. — Я зарублю вас на месте.

Пророк под маской осклабился.

— Восстань, о великий Махди, и рассеки меня своим лезвием. Увидишь, будет ли польза.

И он вызывающе скрестил на груди руки.

В испуге и смущении Наполеон проглотил пастилку от кашля. Нет, со времен Великой пирамиды таинственный гость определенно переменился. Не таков он был и в Тюильри, и даже в Шенбруннском дворце. На сей раз «красный человек» растерял остатки терпения, отбросил всяческую учтивость и сочувствие и даже не скрывал своего презрения.

— Что… что вы имеете в виду? — Ладонь императора задрожала над бронзовой рукоятью сабли. — Что я не могу причинить вам вред?

— Напротив. Кажется, это вы у нас неуязвимы, о Махди?

— И для чего это странное обращение? Почему вы меня так называете?

— Разве не в ваших силах уничтожить врага одной лишь силой взгляда? Остановить летящие ядра мановением руки?

— Я никогда не заявлял ничего подобного!

— Тогда к чему вы затеяли эту безумную кампанию?

— Почему безумную? О чем, вообще, разговор?

— Сколько людей вы теряете?

«Шесть тысяч в день, — пронеслось в голове императора. — Пушечное мясо под страшным соусом из дождя и пота…»

— Да какая разница?

Глаза пророка гневно сверкнули.

— Так вы не усвоили ни одного урока! Сколько же можно ждать?

— Ждать чего?

— Не вы ли уверяли меня в ночь перед коронацией, будто бы понимаете и предвидите все опасности? Когда же вы образумитесь?

— Но я уже образумился! И еще как! Куда вы смотрели?

Он даже не знал, с чего начать. Во-первых, Наполеон все-таки расторг свой брак с Жозефиной. И чуть ли не в тот же день женился на миловидной австрийской принцессе Марии-Луизе, восемнадцати лет от роду. Наконец обзавелся законным наследником, Наполеоном Вторым. Естественно вжился в роль нежного отца, окружив своего первенца неусыпной заботой и осыпав щедрыми подарками, каждый день повторяя себе, что только любовь имеет значение, а тщеславные помыслы приносят одни лишь муки, и даже почти научился предчувствовать приближение «красного человека».

— Образумились? — Гость рассмеялся. — Странное заявление! Мы встретились во время похода на Москву, и вы еще смеете толковать о каких-то переменах?

— На это были причины! В этот раз обстоятельства выше меня!

— Вы поддались на провокацию царя Александра, решив одержать над ним верх.

— Он сам отступил от нашего договора, открыв страну для торговли с Британией. Если бы я не вмешался, Европе грозила бы катастрофа.

— Вы совершенно уверены, что сражаетесь против русского Александра? Или, может, бросаете вызов его знаменитому тезке, Македонскому?

Наполеон задохнулся:

— В каком смысле?

— Семейное счастье, согласие в доме, простые человеческие заботы и радости — как далеко им до страниц учебников истории, вы согласны?