Мартин Стивен - Могила галеонов
— Поглядите на мою подопечную, — сказал Генри, который вдруг протянул руку вперед и откинул капюшон, скрывавший лицо Анны. Для нее самой это явилось полной неожиданностью — ее никто не предупреждал ни о чем подобном. Ее золотистые волосы упали на плечи. Цвет их сейчас напоминал цвет золотых монет из кошелька, переданного Грэшемом итальянцу. Дав ему время оценить ту, которую он увидел, Грэшем продолжал: — Она испанская проститутка, хотя и очень красивая, конечно. Она обслуживала капитана корабля «Сан-Фелипе», который мы захватили. Я знал: с ней мне въезд в Лиссабон обеспечен.
Итальянец пожирал Анну глазами. Сама она сидела, не смея поднять глаза. Никогда в жизни Анна не была еще так шокирована. Она чувствовала себя так, как будто ей голой пришлось пройти перед этим негодяем. После того унижения, которому подверг ее Грэшем, любые возражения с ее стороны выглядели бы жалкими.
— Если пожелаете, Анна станет вашей, когда вы все выполните, — продолжал Грэшем. — Это — дополнение к вашему вознаграждению.
— Моей? Но как это возможно? Она же знает, что я — сифилитик. Скоро ни одна девка не станет со мной спать, разве только если она сама больная! — Лицо его исказилось, как от боли. Грэшем знал: это вовсе не боль за тех, кого он заразил, а боязнь предстоящего ему лечения (если его можно было вылечить). Все способы лечения тогда являлись болезненными, а один требовал хирургического вмешательства.
— Она ничего не знает, — заверил его Грэшем. — Она говорит только по-испански и немного по-английски. А я могу распоряжаться ею по своему усмотрению. Сделайте предложенную работу — и она ваша.
Скорее всего главное действие на предателя оказало золото. Грэшем опасался, что Бартоломе выдаст их властям уже после того, как получит кошелек, посчитав это меньшим злом, поэтому его следовало каким-то способом отвлечь, не дав ему возможности все хорошенько обдумать. Они знали: у итальянца непомерно развит половой аппетит, но ни одна женщина, даже проститутка, не заинтересуется им, если будет известно, что у него сифилис. А скрывать такую вещь долго не удастся. Очень скоро ему придется либо стать воздержанным, либо действительно спать только с больными сифилисом женщинами, примкнув к изгоям в портах и больших городах, хуже которых по своему положению были только прокаженные. А собственную проститутку, да еще красавицу, Бартоломе сейчас не мог бы купить даже за деньги. Половой голод отуманит его разум и помешает ему, взяв деньги, выдать англичан.
— Как вы сможете… доставить мне эту девушку? — спросил Бартоломе.
— У нас в Лиссабоне везде есть шпионы, — ответил Грэшем. (Действительно, Уолсингем об этом позаботился.) — Я узнаю, каким образом продвигается работа в литейной. Весной, если результат нас удовлетворит, я вернусь сюда с остальными вашими деньгами и с этой девушкой. Сейчас она здорова, и я гарантирую — она останется таковой по крайней мере до встречи с вами.
Итальянец ушел со смешанным чувством страха, радости и надежды на лучшее.
— О чем ты говорил с итальянцем? — спросил Джордж, говоривший, несмотря на все старания его учителей, только на родном языке.
Но тут вмешалась Анна. Голос ее был холодным и властным, как у ее матери, но говорила она, движимая отчаянием.
— Как вы осмелились, назвав меня проституткой, предложить меня этому грязному человечишке?! Так-то вы обращаетесь с теми, кого вверили вашей опеке!
Грэшем смешался. Было большой глупостью с его стороны не учесть, что Анна может понимать по-итальянски. Он зло ответил:
— Так я обращаюсь с теми, кто идет со мной, когда я занимаюсь работой шпиона. Так я обращаюсь с безмозглыми девчонками, считающими, будто я занимаюсь чем-то очень интересным и немного рискованным. Так я показываю таким людям, что в этом деле много скользкого и грязного, и что нам приходится убивать людей, которые хотят жить… — Ему вдруг вспомнился испанец, убитый им в Англии. — Таким образом вам пришлось заплатить за ваше сегодняшнее путешествие.
Двое молодых людей посмотрели друг на друга с ненавистью.
— И вы действительно отдадите меня этому сифилитику? — спросила Анна.
— Конечно, нет! Это была только хитрость с моей стороны! Я не собираюсь сюда возвращаться. Все это было ложью. Требовалось лишь заморочить ему голову, возбудить его, сделать так, чтобы он не понимал, насколько глупо принимать от англичан взятку.
— И вы не могли по-человечески предупредить меня заранее?
Да, Грэшем не сделал этого, потому что использовал девушку так же, как другие использовали его самого, ведь он уже привык — люди считаются чем-то вроде вещи или товара. Но чем больше он ненавидел самого себя за эту привычку, тем меньше он был готов открыто признать свою неправоту.
— А в шпионских делах, — спросила Анна с едким сарказмом, — всегда так положено, чтобы женщины сидели, не открывая рта, пока мужчины ведут переговоры?
— Нет, — вставил Манион, пытаясь снять через голову свое одеяние. — Иногда они лежат на спине, раздвинув ноги и открыв…
— Довольно! Ты забылся! — прошипел Грэшем.
Манион наконец высвободил голову. Он довольно ухмылялся. Анна бросила на него холодно-насмешливый взгляд, но он, слишком довольный шуткой, не обратил на это внимания. И все же смех Маниона успокоил ее гораздо лучше, чем все, сказанное Грэшемом. Манион дал понять — все это только игра. Опасная и даже грязная, но все же игра. Но разве Генри Грэшема не сделал эту игру своей жизнью? И если бы это понадобилось для успеха его эмиссии», неужели он действительно отдал бы ее этому мерзавцу?
— Мне все это не по нутру, — пробормотал Джордж, чувствуя стыд и неловкость. Грэшем ничего не ответил.
Они тихо задули свечи и подождали, пока их глаза привыкнут к темноте.
Манион подошел к задней стене, очистил пол от пыли и штукатурки, и тогда стала видна дверца, ведущая в подвал. Он бесшумно поднял ее, и ночные путешественники могли спуститься вниз по лестнице.
— Там пять ступенек вниз, госпожа, — шепнул Анне на ухо Манион. — Потом еще шесть впереди. Надо идти в темноте согнувшись. Зато потом увидите звезды.
Они спустились вниз и, осторожно двигаясь вперед, дошли до следующей дверцы, действительно выведшей их наверх, во двор, и они, как и обещал Манион, увидели звездное небо. Из таверны по-прежнему доносился шум, но теперь более глухой.
Все четверо уже почти дошли до дома как раз перед тем, как должны были подняться слуги, чтобы затопить печь на кухне. И тут они услышали звук шагов. К ним направлялся один из слуг генерал-губернатора, в тот день выходной, но все же одетый в ливрею. Сильно пьяный, он шел пошатываясь и что-то тихо напевал себе под нос. В руке он держал пустую бутылку, но сам он, видимо, не считал ее таковой, потому что подносил ее к губам, извлекая оттуда какие-то капли. Одни от вина становятся драчливыми, другие засыпают, а встретившийся им пьяница, судя по всему, впал в эйфорию.
