Богуслав Суйковский - Листья коки
Кафекила оглянулась. С правой стороны алтаря на каменном троне со спинкой сидела богато украшенная мумия. Отблеск священного огня играл на золотых браслетах, диадеме, ожерелье. Это Курела, как раз такая однодневная жена сапа-инки Пачакути. Девушки тайком передавали друг другу, что давно умершая дева Солнца не пожелала по доброй воле принять смерть, она сопротивлялась, пока ее не удушила главная мамакона и уже мертвой сбросила со скалы, как повелевает обычай. Распространять этот слух запрещалось: грозила тяжелая кара.
Мумия Курелы находится на почетном месте в храме; молящиеся отдают ей надлежащие почести, и новым кандидаткам в жрицы показывают ее, внушая, что это самая почетная судьба, какая только может выпасть на долю девы Солнца.
Кафекила вздрогнула и плотнее закуталась в плащ из чибы. В наказание за то, что она недостаточно старательно протерла священный золотой диск, символ Солнца, главная мамакона отобрала у нее теплую одежду из шерсти вигони, дав взамен другую, грубую, плохо защищавшую от холода. Старая ведьма! Житья от нее нет дочерям курак, зато она снисходительна к тем, кто принадлежит к касте инков. А ведь сама она происходит из рода курак. Она делает так для того, чтобы снискать благосклонность сильных и власть имущих.
Но это и к лучшему, так как, может быть, ее, Кафекилу, старуха не будет уговаривать остаться здесь на всю жизнь, не воспрепятствует, когда отец явится с дарами для храма и заберет свою дочь. И, пожалуй, не стоит опасаться, что сапа-инка может неожиданно появиться здесь. Последний раз Уаскар был в Юнии и Уануко и выбрал там себе нескольких дев Солнца. Однако его уже нет в живых. Нет в живых и Атауальпы. Что-то страшное происходит в Тауантинсуйю, но сюда новости доходят редко, и, кроме того, об этом узнают лишь главная мамакона и жрец, умеющий читать кипу, да, возможно, еще комендант крепости. Им, девушкам, велят только безупречно выполнять свою службу и ничего не рассказывают.
Сквозь подошвы простых и уже довольно поношенных сандалий она ощутила холод. Это значит, что близится рассвет. Небо чистое, первый луч солнца, ясный, ничем не затуманенный, упадет прямо на золотой диск — изображение божества.
Потом придут другие жрицы, которые должны служить днем, и она, Кафекила, сможет отправиться спать.
Она потянулась и сладко зевнула. Приятно выспаться после такой ночи. А в полдень они втроем, с Оклой и Уной, пойдут в долину за цветами. Квене, сын коменданта крепости, что-то зачастил туда, они все время его там встречают. Этот инка — очень красивый и стройный юноша. Он не смеет приблизиться к девам Солнца, но…
Тишину спящего города нарушил звук быстрых шагов. Так обычно бежит часки с важной вестью или воин, потому что у бегущего, видимо, тяжелые сандалии… Да, это воин. В слабом отсвете, падающем через открытые врата храма далеко на площадь, можно было заметить, что он вооружен, Кафекила отпрянула было, но навык службы в храме сделал свое. Она встала на пороге, загораживая пришельцу путь.
— Что ты здесь ищешь в ночное время? — спросила она свысока, видя перед собой незнакомца в запыленном и поношенном солдатском плаще. Он тяжело опирался на копье.
— Я должен сию же минуту говорить с вашей главной мамаконой, — выдохнул он.
— Сейчас? До рассвета? Подожди, пока она сойдет к утренней жертве. Если только она вообще захочет с тобой разговаривать.
Незнакомец распахнул плащ, вытащил из-под одежды висевшую у него на шее золотую пластинку и показал ее жрице.
— Видишь это? Понимаешь, что она означает? Нельзя терять ни минуты. Зови мамакону!
— Выслушай его, жрица! — во мраке замаячила какая-то фигура, и Кафекила узнала коменданта крепости. Старый и полнотелый воин тяжело дышал, видимо, он стремился поспеть за бежавшим гонцом. — Это знак самого сапа-инки.
— Какого сапа-инки? Ведь Атауальпы уже нет в живых, — внезапно раздался за их спиной резкий голос. Главная мамакона по обыкновению бесшумно появилась из-за колонны.
— Сапа-инка Тупак-Уальпа, сын Уайны-Капака, шлет тебе этот знак, почтенная.
Старая жрица подозрительно осмотрела пластинку и, обратившись к Кафекиле, резко бросила:
— Иди к огню! Поправь его и сделай поярче!
Девушка вынуждена была удалиться в другой конец храма, но слышала почти все. Прибывший объяснил, кто такой Тупак-Уальпа, дважды отметив при этом, что он носит повязку с перьями птицы коренкенке, но главная мамакона не хотела признать нового владыку, хотя комендант крепости поддерживал гонца и шепотом горячо что-то ей доказывал. Она снова услышала: «Носит повязку и перья птицы коренкенке. Подумай: повязку и перья!»
— Чего хочет от нас твой господин? — спросила наконец мамакона.
— Сын Солнца, сапа инка Тупак-Уальпа приказал, почтенная, повторить тебе эти слова: «Белые идут к Акоре. Девы Солнца не должны попасть в их руки. Пусть лучше дева Солнца превратится в мумию, нежели станет наложницей белого!»
— Конечно, лучше… — Главная мамакона гордо подняла голову. — Мумии дев Солнца со всей страны сносят в Мочо, что в краю заката, и там их помещают на вечные времена в большой пирамиде.
— Я знаю об этом, почтенная. Но сейчас не время для таких церемоний. Лучше они нашли бы покой хоть здесь, в этой земле, но спаслись от бесчестья. Почтенная, я бегу из лагеря белых, я видел дев Солнца в их руках. Видел страшные вещи.
— Что? Я должна убить своих жриц? Кто же тогда будет охранять священный огонь?
— Молодые пусть бегут. А старые могут остаться. В крайнем случае белые их убьют. Священный огонь они гасят всюду, где только обнаружат его.
Внизу, слева, посреди ночной тьмы вдруг замелькали огни. Стали видны зубцы приземистой круглой башни.
— Слишком поздно! — воскликнул комендант крепости. — Сигнал тревоги. Белые уже здесь.
— Ты задержишь их, вождь? Их только горстка, а стены…
— И нас горсть! — прервал его воин. — Еще Уаскар забрал почти все силы из крепости. Но я уже отдал приказ, чтобы ворота были заперты.
— Нет, нет! Сын Солнца распорядился иначе: впустить их, но чтобы никто из них не вышел отсюда.
— Для этого у меня не хватит сил. Если они войдут в город…
— Кафекила! — Главная мамакона быстро приняла решение. — Беги и созови всех девушек сюда, в храм!
— А священный огонь, почтенная?
— Это уже не твое дело. Беги!
Небо на востоке быстро светлело, оно приобрело зеленоватый оттенок, который вскоре превратился в золотисто-розовый, и, когда вскочившие с постели раньше других жрицы вбегали в храм, над далекими горами взошло огромное яркое солнце. Его лучи упали на большой полированный диск из золота, который висел против двери, и полумрак, царивший в храме, на миг озарился золотистым, трепещущим светом. Жрицы, Синчи, комендант крепости склонились в глубоком поклоне, только одна главная мамакона продолжала стоять, гордо выпрямившись, с суровым лицом, искаженным болезненной гримасой.
