Сергей Шведов - Поверженный Рим

– Вы себе представить не можете, патрикии, какого страху я здесь натерпелся, – жалобно просипел Саллюстий.

– Вижу, – хмыкнул Сальвиан, поднося светильник к перекошенному лицу чиновника. – Так есть вино в этом шатре или нет?

– Ну, – торжественно произнес Пордака, поднимая кубок, – выпьем за победу императора.

– Какого императора? – переспросил осторожный Саллюстий, не рискнувший пить вино под двусмысленный тост.

– А это будет решать сиятельный Сальвиан, – усмехнулся Пордака. – Имея за спиной семь тысяч клибонариев, можно сделать очень удачный выбор.

Магистр конницы, уже поднесший ко рту кубок, до краев наполненный драгоценной влагой, замер. И стоял так довольно долго, словно примериваясь к решительному прыжку.

– За божественного Феодосия, – произнес он, подмигнув хитрым глазом потрясенному Саллюстию.

Божественный Евгений был шокирован, когда магистр Стилихон, пришедший в его шатер рано поутру, сообщил об исчезновении конницы. Император никак не мог взять в толк, куда подевались семь тысяч клибонариев, доверенные им магистру Сальвиану.

– Сальвиан переметнулся к Феодосию, – холодно бросил Стилихон. – Надо уводить легионы, пока еще есть время.

Евгений магистру не поверил. Он был абсолютно уверен, что одержанная вчера победа полностью деморализовала константинопольцев, которые бежали из Истрии во главе с незадачливым Феодосием. А что касается сиятельного Сальвиана и его клибонариев, то они наверняка преследуют отступающего врага. Додумавшись до столь простой мысли, император с облегчением вздохнул. Протесты магистра Стилихона он просто не стал слушать. Божественный Евгений готовился к новому триумфу и вывел своих легионеров прямо навстречу смерти.

Конница Феодосия буквально втоптала в землю передовые легионы комита Луция. Стилихон успел построить своих людей в фалангу, но это не спасло божественного Евгения от сокрушительного поражения. Вместо того чтобы прикрыть Стилихона и его пехотинцев с фланга, обезумевший император бросил своих конных гвардейцев на атакующих аланов. Стилихон, стесненный готской пехотой и легионерами магистра Лупициана, вынужден был отступить к Аквилее. Превосходство Феодосия в коннице было подавляющим, это и решило исход сражения. Гвардейцы Евгения были разгромлены аланами и клибонариями изменника Сальвиана, обошедшими их с фланга. Сам император, проявившей в этой второй в своей жизни битве неслыханную доблесть, пал на землю вслед за своими гвардейцами. Чиновники его свиты были вырублены аланами едва ли не подчистую. Уцелели лишь те, кто вовремя сдался клибонариям Сальвиана.

Легионеров Стилихона спасла неразбериха, воцарившаяся в Аквилее с приближением к ее стенам римских орлов. Местные куриалы высыпали к городским воротам встречать императора-победителя. Все равно какого. Этим и воспользовался магистр Стилихон, бросивший своих пехотинцев на хорошо укрепленный город. Аквилея пала раньше, чем ее немногочисленные защитники сумели разобраться в ситуации. Стилихон приказал закрыть городские ворота и расставил своих людей по стенам. Под рукой у магистра пехоты осталось четыре тысячи испытанных бойцов, в основном варваров, и он готов был защищать город до последнего солдата.

Однако Феодосий не выказал к городу ни малейшего интереса. Его целью был Медиолан, и именно туда он повел свои опьяненные победой легионы. Стилихону ничего другого не оставалось, как посылать проклятия со стен как на голову Феодосия, так и на голову несчастного Евгения, лишь на короткий миг ощутившего себя избранником богов. К несчастью, этот миг оказался последним в его недолгой жизни.

В Медиолане Феодосия встречали как триумфатора. Тысячи людей высыпали на мощенные камнем улицы города, дабы увидеть позолоченную колесницу императора, влекомую шестеркой коней. Колесница была, но сам император, бледный и утомленный, ехал верхом на смирной лошадке и ни одеждой, ни осанкой не выделялся среди своей многочисленной свиты. Арку, наспех сооруженную куриалами, он даже не заметил, зато пешком прошел последние сто метров до храма Святого Марка, где его поджидал епископ Амвросий. Здесь в храме и был отслужен молебен в благодарность за дарованную победу.

Христиане сочли скромное поведение божественного Феодосия похвальным, приверженцы римских богов помалкивали, боясь навлечь на себя гнев человека, ставшего единоличным правителем огромной империи. Впрочем, в этом статусе Феодосий пребывал недолго и уже через месяц назначил своими соправителями сыновей, Аркадия и Гонория. Аркадия медиоланцы так и не увидели, зато Гонорий, худенький десятилетний мальчик болезненного вида был явлен им почти сразу, но большого энтузиазма среди собравшихся не вызвал. Многие, и среди них высокородный Пордака, пришли к выводу, что юный Гонорий долго на этом свете не протянет. А если ему и суждена долгая жизнь, то вряд ли он добьется в ней успеха. Переговорив с Саллюстием, хорошо знавшим старшего сына Феодосия, шестнадцатилетнего Аркадия, Пордака впал в уныние. Оказывается, Феодосию не повезло на сыновей. Аркадий был малорослым болезненным отроком, к тому же еще и подслеповатым. Поверить, что из столь ничтожного юнца вырастет приличный император, мог только очень восторженный человек. Вроде квестора Саллюстия, который сейчас захлебывался вином за столом гостеприимного Пордаки. Все остальные гости бывшего комита финансов, а ныне сенатора помалкивали, явно разочарованные смотринами, устроенными божественным Феодосием. У многих еще свежи были в памяти годы правления юного Валентиниана, из-за спины которого всем распоряжались временщики, коих мало заботила судьба империи и Великого Рима. Конечно, сам божественный Феодосий был еще относительно молод, ему не исполнилось пятидесяти лет. К сожалению, здоровье великого императора оставляло желать много лучшего, что не могло, конечно, ускользнуть от сотен пристально следивших за ним глаз.

– Долгие лета соправителю Феодосия Великого, божественному Гонорию, – провозгласил очередную здравицу комит схолы агентов Перразий.

Комита поддержали охотно, но вяло. Долг вежливости по отношению к императорской фамилии был выполнен, и присутствующие вернулись к обсуждению ситуации, сложившейся в западной части империи. А ситуация вырисовывалась далеко не простая. Патрикий Руфин, заручившийся поддержкой верховного правителя франков Гвидона, коршуном навис над городом Лионом. Магистр Стилихон, счастливо избежавший смерти в недавно отгремевшей битве, по-прежнему сидел в Аквилее. Пока эти люди выжидали, но не приходилось сомневаться, что очень скоро они вмешаются в дела империи. Тем более что император Феодосий слишком уж круто взялся за язычников, и это вызвало бурю раздражения не только в Риме, но даже в Медиолане, где жрецы старых римских богов уже, казалось бы, утратили всякое влияние.