Габриель Ферри - Обитатель лесов
Ороче и Барайя выслушали эти увещевания дона Эстевана, по-видимому, с нерешительностью, но в глубине души они вполне сознавали, что хотя и трудно примириться с мыслью о необходимости отказаться от сокровищ, которые почти находились в их руках, но все-таки несравненно лучше сдаться, чтобы спасти, по крайней мере, свою жизнь, в надежде, что рано или поздно можно будет опять вернуться сюда. Поэтому они решили избегнуть опасности. Оба негодяя хотели, однако же, прикрыть свою измену наружной благопристойностью.
— Я готов побиться об заклад, — заметил Хозе, — что вон тот трусишка, показывающий вид, что никак не может решиться на отступление, никогда так охотно не повиновался распоряжению своего предводителя, как в эту минуту. То же самое, кажется, чувствует и его товарищ в кожаной куртке. Впрочем, что я вижу! Это, кажется, один из тех негодяев, который стрелял по нас в лесу возле гациенды.
— Не знаю, — отвечал Розбуа, — я находился от них слишком далеко, так что не мог заметить их лица, впрочем, это все равно!
В эту минуту Барайя тоже сделал знак рукой.
— Повиновение приказаниям своего начальника есть высший долг солдата, — объявил он, — и хотя наша гордость возмущается против такого приказания, тем не менее мы готовы повиноваться беспрекословно.
— Я никогда не слышал, чтобы честь воина страдала, если он, покинутый фортуной, принужден сдаться. Поэтому мы просим вас и ваших друзей, сеньор Фабиан, дозволить нам удалиться, причем имеем честь свидетельствовать вам наше глубокое почтение.
Не обращая внимания на презрительные взгляды Диаца, оба достойных героя сняли свои шляпы и, повернув лошадей, поскакали назад.
Уже Ороче и Барайя успели отъехать несколько шагов, как с вершины пирамиды раздался громкий голос.
— Стой! — закричал громовой голос Хозе. — Разве вам сказано, что вы можете удалиться с оружием в руках?
— Мы так и поняли дозволение, — крикнул Ороче, — в противном случае извольте взять наши ружья!
— Побросайте их вон в это озеро и убирайтесь поскорее прочь.
— Как прикажете, — произнес Барайя, схватив одною рукою карабин, как будто с намерением бросить его прочь от себя, но потом быстро приложился и выстрелил по направлению вершины утеса.
— Гляди-ка, на что пустился! — . воскликнул испанец с злобной насмешкой, не думая даже шевелиться с места, несмотря на то, что Ороче делал вид, как будто хочет последовать примеру товарища.
Однако гамбузино, не желая, по-видимому, терять понапрасну время, пришпорил посильнее лошадь, так что она кинулась в сторону, и вскоре оба исчезли за утесами, выдающимися вперед с обоих боков долины.
— Это все по твоей вине, Розбуа! Ты слишком великодушен, и нам теперь рано или поздно придется выживать этих разбойников из засады. Если бы ты не помешал мне исполнить мое первоначальное намерение, дело приняло бы иной оборот.
Канадец только пожал плечами, но в эту минуту дон Эстеван, казалось, внезапно решился на что-то отчаянное.
— Нагнитесь поскорее, Фабиан, Бога ради! — воскликнул старик. — Бездельник хочет выстрелить.
— Перед убийцей моей матери? Никогда!
Но в ту же минуту рука старого охотника с быстротою молнии опустилась на плечо Фабиана, заставив его пасть на колени.
Дон Эстеван напрасно искал цели для своей двустволки. С вершины утеса смотрела направленная на него кентуккийская винтовка канадского охотника, который, уступая желанию Фабиана, решил не стрелять в человека, ибо тот хотел во что бы то ни стало захватить его живьем.
Воспользовавшись этой минутой, Диац смело и ловко перескочил со своей лошади на стоявшую возле него лошадь дона Эстевана и, обхватив его сзади, вырвал из рук поводья. Затем, быстро повернув лошадь назад, он дал ей шпоры и, прикрывая дона Эстевана собственным телом, точно щитом, помчался прочь.
Фабиан и Хозе под влиянием одинаковой жажды мести бросились спускаться вниз, скользя с явною опасностью для жизни по острым уступам скал, между тем как Розбуа, не выпуская из своих железных рук винтовки, не переставал следить за всеми прыжками удалявшейся лошади.
Оба всадника, скакавшие перед ним в прямом направлении, казалось, составляли одно и то же тело. Круп лошади и плечи Педро Диаца составляли одну цель, доступную для его ружья, и только едва на одно мгновение иногда показывалась голова лошади. Пожертвовать Диацем значило совершить бесполезное убийство, потому что дон Эстеван в таком случае успел бы спастись. Еще одно мгновение, и беглец был бы уже вне выстрелов.
Но Розбуа принадлежал к тому разряду стрелков, которые, чтоб не попортить шкуры бобра или выдры, метят ей прямо в глаз, и теперь речь шла о том, чтобы попасть в голову лошади.
Только на одну секунду благородное животное, несшее на спине своей двух всадников, отвернуло немного в сторону свою голову, но уже одной этой секунды было достаточно для Розбуа. Раздался выстрел, и пуля, пролетев рядом с головами всадников, попала в цель. В тот же миг лошадь грохнулась наземь, а вместе с нею и всадники.
Не успели еще дон Антонио и Педро Диац, оглушенные падением и совершенно разбитые, подняться на ноги, как уже Фабиан и испанец, схватив ружья в руки и держа в зубах ножи, очутились подле них. Далеко позади обоих приятелей следовал гигантскими шагами старый канадец, старавшийся на бегу зарядить ружье.
Зарядив винтовку, Розбуа остановился на одном месте точно вкопанный.
‘До последней минуты оставаясь верным своему рыцарскому долгу, Педро Диац тотчас же бросился подхватывать ружье дона Эстевана, потерянное им во время падения, и передал его своему начальнику.
— Будем защищаться до последней крайности! — воскликнул он, выхватывая из-за пояса длинный острый нож.
Дон Эстеван, поднявшись на ноги и успев схватить ружье, мгновенно прицелился, не решаясь, однако же, в кого стрелять первого: в Фабиана или Хозе. Но канадец наблюдал за ним издали. Не успел еще дон Эстеван спустить курка, как пуля, пущенная из винтовки канадца, выбила из рук ружье. Раздробясь на кусочки, оно полетело наземь. Пуля раздробила ружье в том самом месте, где дуло соединялось с ложем.
Когда оружие выпало из рук дона Эстевана, он потерял равновесие и повалился на песок.
— Наконец-то я вас встретил через пятнадцать лет! — воскликнул Хозе, бросаясь на дона Антонио и прижимая его грудь коленом.
Тщетно силился испанец защищаться, руки его были так стиснуты, что не было никакой возможности пошевелиться. В мгновение ока шерстяной пояс, охватывавший в несколько раз талию испанца, был распутан, и Хозе крепко скрутил им руки и ноги дона Эстевана.
