Василий Ян - Том 1
— Где холоднее: в Македонии или здесь?
— Ясно, что здесь холоднее.
— Почему ты так думаешь?
— Посмотри на этих македонцев: у себя на родине, на склонах Скардона, они, наверно, пасли овец в дырявых плащах и спали в них, не жалуясь, что им холодно. А здесь они сразу закутались в три роскошных персидских плаща, и все им мало!
— Однако, хотя ты как философ и не признаешь роскоши и изнеженности, но и на тебе тоже теплый шерстяной гиматий! Пожалуй, ты бы не имел его, если бы мы, македонцы, не прошли через всю Вселенную и не завоевали весь мир.
— Но не похожи ли македонцы теперь на ту змею, которая проглотила слишком большого зайца и не знает, как его переварить?
Пронесся шепот: «Базилевс!» Все смолкли и выпрямились. Зазвенели арфы, запели сиринги [128]и трубы, гулом наполнили террасу удары двадцати бубнов.
На нижней площадке показались мальчики и юноши в однообразных сиреневых хитонах. Красные ленты обвивали их надушенные и завитые кудри. Они выстроились парами на ступеньках лестницы.
— Это заложники, — говорили в толпе, — сыновья царей тридцати народов, покоренных Александром.
Базилевса сразу не узнали. Он шел вместе с Гефестионом, но на нем не было обычного греческого хитона и гиматия. Древняя персидская царская одежда, пурпурная, затканная парчовыми цветами и изображениями колеса с крыльями, [129]и золотой кованый пояс обвивали его мускулистое тело. Все персидские сановники и князья упали ниц, касаясь лбом ковра. Македонские начальники стояли вытянувшись, сохраняя военную выправку. Угрюмое, бледное лицо базилевса со сдвинутыми бровями оживилось, когда приветственные крики усилились и знатнейшие князья Персии, подползая на коленях и целуя его позолоченные сандалии, загородили дорогу. Александр перешагнул через лежавшего старика Артабазана, знаменитого своей пятидесятилетней службой нескольким царям Персии, и легкими шагами взбежал на верхнюю террасу.
— Добро пожаловать! — крикнул он по-персидски и прошел на центральное место за столиками.
Черный слуга-нубиец отвязал позолоченные сандалии базилевса, и он возлег на ложе, украшенное фигурами львов из литого золота.
Персидские аристократы, вскочив, стали тесниться толпой на ступеньках, желая проникнуть на верхнюю террасу, но эфебы оттеснили их грубыми толчками и ударами, пропустив наверх только намеченных по списку.
— Позволь нам стоять возле тебя! — кричали персидские князья. — Дай насладиться видом твоей красоты!
Александр смеялся, разговаривая с Гефестионом:
— Здесь ли тот певец военных песен, о котором говорил Никомандр?
— Он уже прибыл, базилевс! — сказал Филота, выступив вперед. — Я срочно послал за ним лучших всадников.
Глаза базилевса сверкнули, когда он встретился со взглядом Филоты, но лицо не изменило холодного, непроницаемого выражения.
— Ты должен был так поступить. Пусть этот певец ожидает поблизости.
Гефестион по списку проверил имена лиц, которые были допущены пировать за одним столом с базилевсом. Все они с довольным видом, оправляя складки плащей и пышных платьев, проходили к местам, указанным эфебами, снимали обувь и опускались на лежанки, а слуги подкладывали им под левую руку шелковые подушки.
С базилевсом обедало около двадцати «счастливейших» приглашенных. Рядом с ним, справа, возлежал толстый, с опухшим лицом и с подвязанной золотистой бородой перс Оксиафр, брат убитого царя Персии Дария. Он отличался тем, что мог без конца есть, пить, не пьянея, и рассказывать о том, какие празднества устраивались раньше, при «добрейшем и благороднейшем царе царей» Дарии. Рядом с Оксиафром находился македонский царевич Арридей, слабоумный брат базилевса, любивший только сладкие блюда. С левой стороны от Александра эфебы поместили карфагенского посла; за ним разместились македонские начальники вперемежку со знатнейшими персидскими сановниками.
Базилевс, находясь в середине подковы, мог видеть всех гостей. Иногда он бросал взгляды на левое крыло, где Филота обменивался остротами и шутками с философом Каллисфеном.
Увидев, что базилевс протянул руку к блюду с жареными куропатками, посыпанными имбирем, все гости набросились на кушанья, громко восторгаясь богатством блюд и искусством царских поваров. Восхищение вызывали откормленные пулярки, начиненные фисташками, окорока диких поросят, моченные в гранатовом соке, маринованные угри, каплуны, посыпанные шафраном, и множество других кушаний, любимых персидской знатью.
Гости доставали правой рукой то, что им нравилось, или указывали слугам, и те подносили кованые золотые блюда, и каждый выбирал то, что хотел. Возле каждого на столе лежали куски сырого теста для обтирания жирных пальцев. Особые слуги стояли с пестрыми полотенцами, следя за тем, чтобы по первому знаку вытирать гостям губы, блестевшие от жира и различных подливок.
Александр, любивший рыбу, похвалил громадного копченого осетра, присланного ему в подарок наместником Гиркании. [130]
Он приказал обнести осетра вокруг стола, чтобы его попробовали все гости.
Когда кончили сменяться бесчисленные замысловатые кушанья, слуги подали серебряные тазы и кувшины с теплой водой, и все обмыли руки. Эфебы надели на гостей венки из роз и зеленого мирта. Перед ними появились сладкие плоды и золотые кубки с чеканными рисунками охотничьих сцен.
Виночерпии разливали по кубкам вино, а слуги добавляли воды, сколько каждый гость им указывал. Македонцы, по своему обычаю, пили чистое, не смешанное с водой вино.
Александр поднял чашу к небу, где за надвигавшимися темными тучами быстро потухали звезды, и произнес молитву Гелиосу, [131]плеснув из чаши на пол. Греки и македонцы запели любимую застольную песню Анакреона:
Благовонными венкамиУвенчавши кудри наши,Мы с веселою улыбкойПьем вино из полной чаши…
Когда кончили песнь и ударили чашей о чашу, базилевс спросил:
— Где же обещанный воин-певец? Где его песня, воспевающая мои походы?
Все затихли. В глубоких сумерках ночи мягкий, бархатный голос запел:
Красные гребни на шлемахСорваны в битве мечами.Дева, танцуй, изгибайся,Как в трепете первой любви!Царь Александр Великий,Славной победой венчанный,Шумно пирует с нами,Смотрит на танцы твои.
Разбиты врагов колесницыС ножами на спицах колес,Конница камнем с утесаНизринулась на врага.Кто направлял средь битвыМолнией властной десницыНеумолимый, как рок,Удар золотых фаланг?..
Оружье, слонов, колесницыОтбил Александр-победительИ много красивых коней,И белых, как мрамор, жен,И резную шкатулку из золотаС янтарем и жемчужными нитями;Раскрывал ее черный нубиецНе остывшим от крови ножом.
И сказал базилевс: «ХорошоВы сегодня сражались, отвагой горя!Возьмите все золото, стройных жен,Жемчуг весь, все оружье,Все куски янтаря,Дворцы четырех столицИ двадцать персидских сатрапий!..
Я первый средь вас. Да здравствует молодость!Любовь друзей дороже наград.Одну лишь пустую шкатулку из золотаЯ возьму и поставлю в тени шатра. [132]Запах крови плеснул по багровым долинам,Звон победы в закат подымали щиты,Когда песен Гомера свиток длинныйПоложил базилевс между стен золотых.
И сны прилетели к царюИз шкатулки, его изголовья, —В ней таились Гомеровы звонкие песни,Как стоны отточенной стали.Выплывали герои ГомераВ золоте мутной крови,В багровом дыму ГавгамелыИ в огнях ниневийских развалин.
В синем сумраке стелется дым благовоний,На стройных треножниках меркнут огни,Но вечно пылают сердца наших воинов, —Царь Александр среди них!Губы омочим в янтарном вине,Растопчем доспехи вражьи!В дрожащем сиянье смолистых огнейСдвинем тяжелые чаши! [133]
Все заплескали в ладоши и закричали:
