Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская
Все бывало в ней, случалось с ней так, вдруг, внезапно. Как удар молнии – являлось и чувство, и намерение, и всякий поступок!
Относительно этого порыва она объяснила себе, что тогда она ошиблась и обманула сама себя. Теперь она будто пришла в себя после забытья и вдруг ясно поняла и оценила, что такое Генрих.
– Боже мой! Что бы я дала за его мгновенное присутствие здесь. Сейчас. Вот в эту минуту.
На лестнице раздались мужские шаги, и Алина замерла на месте. Сердце ее забилось так, что захватывало дыхание. Она готова была вскрикнуть: Генрих!
В дверях показался лакей и, почтительно наклонясь, доложил что-то. Алина не слыхала ни слова. Она глубоко вздохнула, опустила голову, но, однако, невольно сказала себе самой:
– Как это глупо! Я никогда так глупа не была. Отчего это? Нет ли опять фальши или самообмана во всем этом? Чувство это вдруг разгорелось, как пожар, и заставляет меня доходить чуть не до галлюцинаций.
Подняв голову и увидя перед собою того же лакея с вопросительным и недоумевающим выражением лица, Алина пришла в себя.
– Что вам нужно?
– Я жду приказаний. Что прикажет фрейляйн отвечать посланному?
– Какому посланному? От кого?
– От принца.
– Опять принц! – вырвалось у Алины, но она тотчас спохватилась и солгала:
– Разве опять посланный от принца… Что же? В чем дело? Повторите. Я не расслышала… то есть я не помню.
– Принц приказал просто узнать о здоровье Fraulein и о том, позволит ли она его высочеству тотчас приехать.
Алина подумала мгновение и резко, отчасти насмешливо выговорила:
– Прикажите посланному передать, что я чувствую себя гораздо хуже, чем вчера! Что я… Да… Скажите, что я в постели, совершенно больна. Вы понимаете?
– Слушаюсь.
– И, пожалуйста, обойдитесь без рассуждений и без откровенностей с посланным принца.
– Будьте уверены, Fraulein, – с чувством собственного достоинства выговорил лакей.
X
Прошло три дня. Алина невольно задала себе вопрос: «Что же делать?»
Если Шель тотчас же откликнется на ее призыв и прискачет из Дрездена, то все-таки пройдет еще несколько дней, а между тем отвратительный принц, будто чуя что-то, становится все назойливее, будто боится потерять время. И в голове Алины вдруг мелькнула мысль или догадка, почему именно принц Адольф стал настойчивее преследовать ее с того дня, что она послала первое письмо к Шелю.
– А что если все эти люди, к ней приставленные, оплаченные принцем, так же как и вся обстановка, с должностью служителей соединяют и должность шпионов?
Однажды, бродя по своей квартире одна, Алина задумчиво подошла к окну, села на подоконник и бессознательно стала глядеть на деревья маленького бульварчика, который был перед ее домом.
«Да, надо действовать, – думала она, – и скорее. Если можно – дождаться приезда Генриха здесь; если принц будет преследовать еще более, еще дерзче – надо спасаться к Стадлеру, хотя и он кажется ей подозрительным. Но что же делать – никого другого нет во всем городе, даже во всем мире!» – горько подумала Алина.
Да, во всем мире нет у ней никого! Если Шель не отзовется, не ответит, то она окончательно одна на свете.
Глаза ее, бессознательно скользившие по листьям и сучьям деревьев, следившие за проходившим народом, невольно остановились на неподвижно стоящей фигуре, почти прямо против ее окна.
Знакомые черты лица заставили ее прийти в себя. В ту минуту, когда она с горьким чувством на сердце решила, что она одна-одинехонька на свете, в эту самую минуту фигура эта, кажется, подошла и остановилась. В этом появлении был как бы ответ.
Это был некто Дитрих – тот самый молодой человек, которому одному она подала руку, выходя из академии, после своего последнего концерта.
Молодой человек был такой же знакомый, каких много перебывало у нее в разных городах; отношения их были бы странными при всякой другой обстановке, но в ее скитальческой жизни подобное знакомство было не редкостью.
После первого же концерта Алине доложили, что молодой человек с букетом в руке желает ее видеть. Алине нездоровилось; но что же делать? Ведь это своего рода обязанность, служба.
Она приняла молодого человека любезно. Он, смущаясь, краснея, передал ей цветы, рассыпаясь в похвалах ее таланту и прося позволения быть у нее еще раз.
Его юношеское, еще наивное лицо – ему было лет осьмнадцать – понравилось Алине, он стал ей симпатичен с первой минуты, и она пригласила его зайти как-нибудь вечером.
В тот вечер было много других новых знакомых. Молодой человек, видимо, смущался страшно, стушевался совершенно, сидел весь вечер в углу и молчал, жадно пожирая влюбленными глазами Алину. Она одна для него существовала среди всей толпы гостей.
Алина, конечно, заметила и поняла, что привлекло его к ней; но влюбленный, хотя бы и безумно, был опять-таки слишком обыкновенная вещь. Затем Алина встречала его несколько раз, но не замечала его, не обращала внимания, удивлялась, что он более не бывает, и забыла, что она его не позвала. Теперь ей даже показалось, что уже не в первый раз видит она его стоящим у ствола большого дерева; но теперь, в эту минуту, появление этого молодого человека, фамилии которого она даже не знала или забыла, было именно будто ответом на ее горькое чувство одиночества. Суеверная Алина так и приняла это. Если он появился в то мгновение, когда она, боясь не получить ответа от Шеля, оставалась без единого друга во всем свете, стало быть, он – этот друг.
Молодой человек стоял неподвижно лицом прямо к окну, на котором сидела Алина, и смотрел на нее. В одну минуту Алина оживилась, позвала Августу, показала ей на стоящего перед домом и приказала попросить к себе.
Она видела, с каким радостным чувством двинулся молодой человек навстречу служанке. Через минуту он был уже в гостиной Алины.
– Я вас давно не видала, отчего вы не бываете у меня? – сказала Алина, усаживая гостя.
– Я не мог, сударыня, быть, так как вы не приглашали меня. Я мог только видеть вас в концертах, а затем всегда дожидался вас на подъезде. Иногда вы замечали меня и милостиво протягивали руку, чаще же проходили мимо, быстро, с опущенными глазами, как бы стараясь не видеть тех, кто наскучает вам своим любопытством.
– Но вас я не ставлю наравне с другими, господин… – И Алина запнулась.
Рассмеявшись, она прибавила:
– Я не знаю вашей фамилии.
– Мое имя – Дитрих.
– Итак, господин Дитрих, я прошу вас без церемоний бывать у меня, когда вам вздумается. Я с первого раза, говорю откровенно, отделила вас от всех прочих моих берлинских новых знакомых. Вы, как здешний уроженец, можете даже быть мне полезны, если пожелаете исполнить кое-какие маленькие поручения.
