XVII. Де Брас - Игорь Александрович Шенгальц
— Готов!
— Уверены, что после не передумаете?
— Уверен!
— Франсуа, я объявляю нас мужем и женой! Именем любви, и да благословят нас небеса!..
— Клянусь перед Господом и Небом, что всю свою жизнь, пока я мыслю и дышу, буду любить и почитать мою супругу, заботиться о ней в горе и радости, при свете звезд и солнца, защищать ее от угроз, помогать в насущных заботах, ценить и боготворить ее! Клянусь, что не будет у меня никого и ничего важнее и значимее! Клянусь, что все мои чаяния и мечты я буду посвящать только ей! Клянусь!
Ребекка выслушала все до конца, а потом негромко сказала в ответ:
— Клянусь, что муж мой станет жизнью моей! Клянусь!..
В дверь спальни постучались. Я поднялся на ноги, накинув на плечи простыню, и выглянул в коридор. Молодой слуга, имени которого я еще не запомнил, поклонился и доложил:
— К вам посетитель, господин барон! Изволите принять?
Я задумался. Почти никто не знал, что я вернулся в Париж. И еще меньшее число людей было в курсе, где именно я остановился. Перпонше только начал приводить мой новый дом в порядок, и еще далеко не закончил с обустройством. Хотя, с моей точки зрения, жить тут уже было можно. Но слуги так не считали, и с утра до вечера чистили, драили, вымывали, скребли, прибирались, отчищали все вокруг.
Неведомый гость, кем бы он не был, входил в узкий круг осведомленных о моем местоположении.
— Приму! Пусть ожидает в фиолетовой комнате, я скоро спущусь.
Да, внезапно у меня образовалась фиолетовая комната, а так же желтая и белая. Дом был большой, и я пока больше довольствовался синей спальней, чем прочими помещениями.
К тому моменту, когда я спустился вниз, гость уже расположился на стуле и смирно ожидал, пока о нем вспомнят.
Это был молодой человек, лет восемнадцати на вид, кудрявый и живой лицом, с большим носом и любопытным взглядом.
— Сударь! — сходу резко начал я. Молодой человек напомнил мне обычного просителя, коих видеть я не желал. — В двух словах скажите, чего вы желаете?
Юноша порывисто привстал со стула.
— Ваша милость, вовсе не желая вас оскорбить или обидеть, случайным образом лицезрел светлый лик в окне вашего дома. Ваша супруга, полагаю? Белокурые волосы, тонкие черты лица…
Боже, он заметил Ребекку в окне. И что, теперь он потребует отдать девушку ему в жены? Когда у меня выдастся хотя бы один спокойный день!?..
— Что вы хотите, юноша?
— Позвольте мне нарисовать ее! Прошу! Умоляю! Портрет, разумеется, перейдет в полное ваше пользование!
Художник? Любопытно. А не тот ли это художник, который нарисовал портрет, прошедший сквозь века, и доставшийся мне на птичьем рынке за сущие копейки…
— Ваше имя? Я мог уже видеть какие-то ваши работы?
— Меня зовут Пьер Миньяр*. Но вы вряд ли видели мои картины…
*Пьер Миньяр — (фр. Pierre Mignard, Mignard le Romain; 17 ноября 1612, Труа, Шампань — 30 мая 1695, Париж) — французский живописец, автор исторических картин и портретов.
Это имя мне ни о чем не говорило, но упускать живописца я не собирался. Портрет должна быть нарисован, иначе я не увижу его в будущем, не куплю и не влюблюсь заочно в Ребекку, не зная ничего о ней. В свое время я так и не разобрал подпись художника, так что это вполне мог быть и Миньяр.
— Сколько стоят ваши услуги, и как много времени вам потребуется для работы?
Пьер слегка растерялся от моего столь быстрого согласия, но тут же собрался с мыслями и вполне четко, по-военному ответил:
— Три дня, ваша милость, на работу. Портрет для вас ничего не будет стоить. Ведь это же я попросил вас об одолжении!
Я улыбнулся:
— Юноша, рисунок станет моей собственностью. А я не ворую вещи. Я их отбираю или покупаю. Вы получите достойное вознаграждение за ваш труд. Не сомневайтесь. Давайте начнем как можно скорее, и закончим тоже. Приходите после обеда с мольбертом и красками. У вас будет лишь сегодняшний вечер на то, чтобы создать этот портрет. Справитесь?
Пьер чуть потряс головой, словно собираясь с мыслями, но потом взглянул мне в глаза и твердо ответил:
— Я сделаю это, ваша милость. Один вечер — это вызов! Я его принимаю!
— Что же, в таком случае, увидимся после…
Миньяр распрощался со мной и покинул дом, но я чувствовал, что вскоре увижу его вновь. Картина должна быть нарисована, и она будет нарисована.
Я поднялся наверх в комнату и сказал Ребекке:
— После обеда к нам в дом придет художник, который будет писать ваш портрет. Понимаю, что это неожиданно, но будьте готовы. Мой кошелек в вашем полном распоряжении…
Ребекка, до этого расслаблено лежавшая в постели, резво вскочила и уставилась на меня с огромным удивлением во взгляде.
— После обеда? Художник? Франсуа, да вы понимаете, что мне нужно привести себе в порядок, подготовить платье, сделать прическу, доставить украшения… миллион дел, и вы говорите мне об этом вот так, за пару часов?
Я пожал плечами:
— У нас лишь один вечер на это. Так вышло…
— Хорошо, — по-деловому нахмурившись, сказала Ребекка, — вы получите этот портрет!
У меня впервые за последнее время выдалась свободная минута, и я расслабленно откинулся в кресле, плеснув в бокал немного вина.
Итак, ситуация на данный момент сложилась следующая: Рошфор жив и сбежал в неизвестном направлении, гнаться за ним я не стал, не до того было; миледи под конвоем братьев Дюси была отправлена в замок Монро — там по моему приказу ей должны были выделить комнату с зарешеченными окнами и дверью, запирающейся снаружи — бежать ей не позволит Лулу, я в этом был полностью уверен; д’Артаньян отправился со мной в Париж — настало время разобраться с историей о подрыве университета — имелась у меня одна мысль, как все устроить, и я собирался воплотить ее в жизнь; мы же с Ребеккой разместились в моем новом парижском доме, который уже привели в относительный порядок — я с письмом передал Перпонше все распоряжения заблаговременно, так что взламывать замки и топить камины не пришлось, слуги встретили нас и окружили заботой; главное, что меня тяготило в этот момент — неопределенность с кардинальским поручением, Его Высокопреосвященство вполне мог впасть в ярость и приказать схватить меня, как я схватил леди Карлайл.
А у Ребекки де Ландри в Париже, по ее словам, не было иных заступников, кроме меня. Родители ее давно почили, оставив единственной
