Леонид Соловьев - Очарованный принц

Агабек все молчал, не отрывая выпученного взгляда от доски; сизая краска на его лице переходила уже в черноту.

– Чайханщик, у вас есть в селении лекарь? – осведомился Ходжа Насреддин. – Может быть, во избежание удара, следует пустить ему кровь?

Лекаря звать не пришлось, опасность миновала; с натугой, с хрипом Агабек перевел дыхание, его раскаленный загривок начал остывать, и зловещая темно-сизая синева исчезла с лица.

– Как я не заметил! Поистине, путник, ты напустил мне в глаза колдовского тумана!

– Сыграем еще?

– Пусть меня пожрет самый смрадный из дьяволов, если когда-нибудь я сяду за доску с тобою! Уезжай поскорее, хватит с тебя и семисот пятидесяти таньга, что ты уже выудил!

Но Ходжа Насреддин вовсе не собирался покидать селения так быстро.

– Опять изгнание, отовсюду изгнание! – Он скорбно усмехнулся, поник головой. – Уезжать… уместнее было бы другое слово: бежать. О злая судьба, о ветер невзгод!

Стрела его жалобы попала в цель.

– Разве тебя кто-нибудь преследует? – насторожился Агабек.

– Несчастья, беды, неудачи – вот мои неутомимые преследователи!

– Если твои неудачи всегда таковы, как сегодняшняя, можно тебе позавидовать.

– Это всего лишь случай, один на сотню противоположных.

– А куда ты направляешь свой путь?

– Не знаю и сам. Куда глаза глядят. Мне все равно – юг или север, восток или запад…

– Но ты ведь имеешь какую-нибудь цель, ради которой предпринял свое путешествие? Ты не богач и не вельможа, чтобы разъезжать для собственного удовольствия.

Так завязался между ними первый разговор – большая игра в паука и шершня началась.

Агабек расспрашивал не без умысла: может быть, этот путник виновен в каком-нибудь беззаконии? Тогда – схватить его, предать в руки стражников и таким образом вернуть свои семьсот пятьдесят таньга! Ходжа Насреддин усмехнулся в душе над его надеждами, но развеивать их не спешил:

– Какое уж тут удовольствие! Знай, о почтенный, что не столь давно и я обладал собственным домом и кое-каким достатком, но по воле злой судьбы внезапно лишился всего и ныне пребываю в ничтожном, жалком положении, хуже нищего.

– Что за несчастье постигло тебя?

– История моя соткана из тысячи скорбен! Я жил в Герате, где занимал многодоходную должность старшего писца у главного базарного надзирателя…

– В Герате? Я бывал там когда-то. Продолжай.

– Клянусь аллахом, мой начальник был мною доволен. Я собирал для него плату за места на базаре, причем за плохие получал как за средние, а за средние – как за хорошие. Каждый грош, что мог я вырвать у какого-нибудь презренного земледельца или ремесленника, я нес в дом начальника и благоговейно возлагал на михраб моей преданности. Начальник, принимая деньги, всегда говорил: «О Узакбай, если бы я имел даже тысячу горшков, полных золота, бестрепетно доверил бы тебе ключи от подвала!» И не ошибался в этом: его добро было для меня дороже собственного; так учил меня отец, служивший ключником у одного вельможи, таким остался я на всю жизнь. За верную службу начальник отделял мне одну двадцатую часть доходов.

– Не много, – заметил Агабек.

– Но достаточно, чтобы за восемь лет я скопил изрядное достояние. Кроме того, я ценил свою должность за то, что она оставляла мне время для моих ученых занятий, рассказывать о которых сейчас излишне. И вдруг над моим начальником грянула гроза…

Агабек слушал очень внимательно, из чего Ходжа Насреддин заключил, что тратит слова не впустую.

– Мой начальник допустил некий промах по службе.

– Ага!.. – догадался Агабек, сделав рукою хищное движение, словно прибирая что-то в карман.

– Враги не преминули донести, мой начальник лишился службы и всего имущества, отобранного в казну.

– Понятно, понятно, – сказал Агабек, участливо кивая толстой головой. – Эти промахи по службе иной раз обходятся очень дорого, очень дорого!..

Еще одна страница из его прошлой жизни открылась Ходже Насреддину.

– Скорбную участь моего начальника разделил и я и нынче брожу по свету, не зная, где положить свой страннический посох и приклонить голову. И, наверное, мне до конца дней пришлось бы скитаться, если бы не сегодняшний, столь счастливый выигрыш.

Агабек нахмурился, засопел: Ходжа Насреддин коснулся его кровоточащей раны.

– Постараюсь этими деньгами распорядиться разумно.

– То есть сыграть с кем-нибудь еще? – ядовито осведомился Агабек.

– Да защитит меня пророк от соблазна: такое счастье дважды не повторяется. Нет, я изберу себе дело по сердцу.

– Торговлю?

– К торговле я не чувствую склонности. Служба в каком-нибудь тихом уголке, где бы я мог продолжать ученые занятия, – вот куда устремлены мои помыслы. Но кто же даст мне, чужеземному, неизвестному человеку, такую службу без денежного залога? Но теперь, когда я могу внести полновесный залог…

– Ты едешь на поиски службы?

– Не здесь же мне оставаться! Мой ишак, кстати, отдохнул, пора мне трогаться в путь. Благодарю тебя, почтеннейший, за твои семьсот пятьдесят таньга; эй, чайханщик, сколько я должен за чай и за ночлег?

Ходжа Насреддин взял седло, служившее ночью ему изголовьем, и направился к ишаку. При этом он туго натянул аркан жадности, которым привязал к себе Агабека.

– Подожди, подожди! – воскликнул Агабек, видя, что его семьсот пятьдесят таньга вот-вот накроются шайтаньим хвостом. – Вернись, я скажу тебе важное слово. Аркан жадности оказался толстым и прочным, узел – затянутым наглухо.

– Ты едешь на поиски службы – об этом как раз я и хочу потолковать с тобою.

– О почтеннейший! – Ходжа Насреддин поспешно вернулся в чайхану. – Ты, может быть, знаешь такое местечко – моим благодарностям не было бы границ!

– Вот именно – знаю.

– Благословенное слово!

– И неподалеку, совсем рядом.

Ходжа Насреддин изобразил на лице почтительное недоумение.

– Достойному собеседнику благоугодно говорить загадками, но мой ничтожный разум бессилен проникнуть в них.

– Ответь сначала на несколько вопросов, а потом уж я открою тебе смысл моих слов, – сказал Агабек: он думал, что и впрямь говорит загадками! – Ответь, не приходилось ли тебе когда-нибудь раньше бывать в нашем селении?

– Нет, не приходилось.

– Не имеешь ли ты здесь каких-либо родственников?

– Нет, не имею: все мои родственники остались в Герате.

– А друзья? Может быть, в нашем селении есть человек, с которым ты дружен или когда-нибудь раньше был дружен?

– Такого человека здесь нет: все друзья мои тоже в Герате.

– Но, может быть, твои родственники – из оставшихся в Герате – имеют здесь друзей, или, наоборот, твои гератские друзья имеют здесь родственников?