Михаил Попов - Темные воды Тибра
По команде Эпидевка – он так орал, что было слышно даже Митридату, хотя флагманский корабль отделяло от самбука не менее сотни шагов, – так вот, по команде Эпидевка лучники прыгнули в корзину, и лестница начала приподнимать ее – как корова поднимает гнездо перепелки на рогах. Два лучника выпали с воплем из наклоненной ивовой кошелки.
Митридат ничего не сказал. Крепостных штурмов без потерь не бывает.
Самбук все дальше углублялся в тень, создаваемую крепостной стеной, и тут выяснилось то, о чем следовало бы подумать инженерам еще на стадии проектировки деревянного плавучего гиганта. Они правильно рассчитали остойчивость конструкции и нагрузку громадной лестницы на спаренные суда. Но все эти расчеты были бы идеальны, возводи они все это сооружение не на воде. Да пусть даже на воде, но только в закрытом водоеме. Между освещенным ярким еще, хотя и закатным солнцем, куском моря, где находился флагман царского флота, и той затененной частью, куда углубилось сооружение, был заметный перепад температур, что создало некоторые особенности в поведении воды.
Водная поверхность в тени крепости вдруг заиграла мелкой, дробной волной, отчего вся конструкция затрещала и задергалась.
Эпидевк продолжал командовать, срывая голос, он уже понял, что происходит и чем все это может закончиться, но надеялся, что плавучая постройка успеет достигнуть стен и, опершись лестницей на камень, вновь станет устойчивой.
Гребцы бешено лупили веслами по воде. Надсмотрщики бегали по проложенным в трюме судов деревянным настилам и лупили плетками по спинам и так уже изнемогающих гребцов.
Матросы изо всех сил тянули тали, лестница поднималась, и довольно быстро.
Метробий, назначенный командующим передовым отрядом, отдал приказ – вперед! И его пехотинцы стали этот приказ выполнять. Те, кто смел сомневаться, видели перед собой обнаженный меч Метробия. Да к тому же они прекрасно знали, что будут сейчас биться прямо на глазах царя.
Но добравшись до десятой, двенадцатой перекладины, они вдруг обнаруживали, что перекладины эти яростно рвутся из рук и лестница явно желает сбросить с себя этих карабкающихся вверх вооруженных безумцев.
Хуже всего было лучникам. Амплитуда, с которой раскачивалась вверху их корзина, была страшной. Никто их них даже не пытался стрелять, чтобы прикрыть намечающуюся высадку пехоты на верхний гребень стены. Они вылетали из корзины как чайки. Родосцы, развлекаясь, с хохотом расстреливали их со стены с расстояния в десять, потом пять шагов.
Когда лестница легла на край стены, стало ясно, что инженеры с изумительной точностью рассчитали все, что можно было рассчитать.
Расчеты сошлись с реальностью.
Только некому было этим воспользоваться.
Лестница ездила вправо-влево по камню, размочаливая дерево, из которого была связана. И ни у кого не было ни единого шанса добраться до ее вершины.
Внизу, видя, что опоры лестницы вырываются из крепежей и все сейчас рухнет, начисто охрипший Эпидевк нырнул с плота, наверно, в надежде, что его казнит Посейдон, чтобы не дожидаться кары митридатовой.
Метробий, уже абсолютно уверенный, что штурм провалился, тем не менее, рванулся на лестницу, начал карабкаться по ней в полном одиночестве.
Родосцы, оказывается, не собирались безучастно наблюдать за тем, как их будет одолевать страшное деревянное чудовище, похожее на невероятных размеров богомола. Они заготовили оружие против машины, они принесли несколько десятков горшков с углями и беспрепятственно швырнули их на бьющиеся об основание крепости плоты. Там уже некому было смахнуть угли в воду.
Огонь стал разгораться.
К тому моменту, когда солнце село, деревянное страшилище полыхало, освещая наподобие огромного, удобно расположенного факела не только неприступную стену, но и подкрадывающуюся по берегу к стенам крепости пехоту, так что и с этой стороны ничего неожиданного для островитян понтийский царь не создал. В беззащитную пехоту полетели со стен тучи стрел и камней, прибрежные камни были усыпаны трупами, гуще, чем в иной день морскими птицами.
Провал штурма был двойной и полный.
Митридат в ярости вскочил со своего кресла.
Орбий, в течение всей неудачно разворачивавшейся штурмовой операции находившийся рядом, куда-то исчез, разумно предположив, что если царь захочет на ком-то сорвать свой гнев, он сорвет его именно на нем.
Глава вторая
Пан
87 г. от Р. Х.
668 г. от основания Рима
Луций Лициний Лукулл, молодой римский аристократ, представитель одного из самых богатых и знатных родов, составляющих славу великой державы, лежал в объятиях двух дешевых проституток, доставленных ему из местного лупанария, и лишь слегка приведенных в порядок его слугами. Здесь в маленьком Элевсине ни на что большее и рассчитывать было нельзя. А Лукулл не мог не вознаградить себя за четыре дня энергичного марша, который он проделал вместе с когортой своего Железного Цизальпинского легиона.
Легионеры в центуриях получили вяленое мясо, сухой хлеб и кисловатое местное пиво, их командующий – две амфоры дешевого вина с неопределенным вкусом и двух девок с едва расчесанными волосами. У молодого офицера имелось с собой несколько десятков тысяч сестерциев, но ни за какие деньги нельзя купить то, чего нет. Впрочем, не совсем так, деньги делают свое дело, и даже на войне за особую плату можно добыть все, что тебе нужно.
Но только не сразу, не сию минуту.
Вот только времени у Лукулла свободного в запасе не было. По его расчетам он опережал основную часть армии, возглавляемую проконсулом Луцием Корнелием Суллой, не более чем на неделю. Командующий с частью флота не высадился в Эртре, как ожидали все, обошел Пелопоннес и решил перед высадкой в Аттике навестить Милет, благо погода и данные о действиях понтийского флота в тех местах позволяли это сделать почти без всякого риска и большой потери времени. О целях этого маневра никому ничего не было сообщено.
За неделю Лукулл рассчитывал привести себя в порядок после достаточно долгого и некомфортабельного путешествия на войну. Он, как и всякий римлянин, вне зависимости от знатности рода и размеров семейного состояния, не боялся ни войны, ни смерти, и самой большой бедой, которую несло за собой участие в боевых действиях, почитал отказ от роскошных столичных привычек. Старик, так он про себя называл проконсула, причем называл без тени предубеждения, но, наоборот, с глубочайшим уважением, ни за что не потерпел бы у себя в армии ни передвижного борделя, ни громоздкой кухни. Никто из принимавших участие с ним в прежних кампаниях даже не пытался обойти тайком эти запреты и строгости. Лукулл знал, что пытаться бесполезно. Поэтому он очень обрадовался тому, что его назначили командовать дальним авангардом, это давало возможность хоть несколько дней пожить той жизнью, что напомнила бы римскую.
