Хлеб печали - Станислава Радецкая
Глава шестнадцатая. Матильда. Прогулка в горы
После ночной прогулки Матильда долго не могла успокоиться: она предупредила этого человека так, как требовал кодекс чести, о котором много рассказывал дед, но тот, из-за кого она лишилась дома, только посмеялся над ней, будто ее слова не стоили и медной монетки.
Рядом с графиней волнение ее отпускало, но стоило той уйти, как неуверенность и одиночество вновь охватывали Матильду – два чувства, которые мало были ей знакомы в доме деда. Раньше она никогда не общалась со сверстниками одного с ней круга, а здесь ей то и дело приходилось принимать гостей и занимать их играми и развлечениями. Получалось плохо: она не знала, как себя вести с этими изнеженными и высокомерными господами, которые по ошибке оказались в детском теле, и потому то была слишком развязной, то замкнутой и мрачной. Матильда понятия не имела, о чем с ними говорить, и гости отвечали ей тем же. Кроме того, она постоянно выигрывала и в обруч, и в догонялки, и прочие детские забавы, после чего знатные девочки и мальчики объявили, что это игры для младенцев, и общались с ней только за детским столом или по просьбе взрослых. Матильда хотела бы завести подругу или друга, и ей время от времени мерещилась в чужих словах приязнь и ласка, однако, когда внучке барона фон Рингена казалось, что над ней насмехаются, то она немедленно краснела и вспыхивала, как сухая ветвь от огня. Матильда расстроилась, когда услышала, как одна дама после подобной бури назвала ее вполголоса l’énfant sauvage, диким ребенком, и только графиня утешила ее, сказав, что ее саму в детстве называли волчьим ребенком – Wolfsjunge, что означало примерно то же.
Учиться Матильде не нравилось; все три учителя, нанятые в этом городе, были противными, как масло из семян кастора, которым пичкал ее дед, если ему казалось, что у нее запор. При любой возможности Матильда убегала из классной комнаты, не желая читать скучные книги, учить чужие языки, сотню раз писать и переписывать поучительные фразы и танцевать дурацкие танцы, где она никак не могла запомнить последовательность движений. Учителя редко осмеливались жаловаться на нее, и она этим беспечно пользовалась, вступая с ними в споры о пользе наук и отстаивая тезис, что благородный человек проживет и без лишнего ученья.
- Вот что, моя дорогая, - сказала ей как-то графиня, когда слуги поймали Матильду, вместо занятий таскавшую яблоки из хозяйской кладовой, - это никуда не годится. Разве твой дед одобрил бы твое поведение? Он хотел видеть тебя настоящей баронессой, а не воровкой.
Матильда вспыхнула, но ничего не ответила, с тоской вспомнив, как дед привез ей подарки в последний день их счастливой жизни. Она жалобно взглянула на графиню, которая окунула руки в ароматную воду, пахнущую хвоей, а затем взяла розги, вымоченные в соли.
- Это лишь часть того наказания, которое получают злодеи, - шепнула ей баронесса, заставив оголить зад. – Поверь мне, десять ударов – ничто по сравнению с тем, как бьет палач, а его удары – пушинка, по сравнению с теми, что подарит тебе совесть.
- Я не хочу учить то, что мне не нужно, - еле выговорила Матильда, сдерживая слезы после первых пяти ударов. – Я хочу жить как дед… Посреди леса, где нет никаких людей. Охотиться на рассвете и делать, что мне заблагорассудится.
- Ах, глупенькая, - ласково ответила графиня, еще пять раз взмахнув розгой с такой силой, что Матильда прикусила себя ладонь, лишь бы не плакать. – Ты думаешь, что твой дед добровольно заточил себя в глуши? К тому же он наверняка был вынужден порой выходить в свет, чтобы напоминать о том, что еще не умер. Дай-ка я смажу тебе рубцы, иначе ты не сможешь сидеть... Рано или поздно ты вырастешь, и тебя потянет к людям, но что же ты им скажешь, если будешь темной и необразованной, как крестьянка?
- Некоторые крестьянки знают очень много, - запальчиво возразила Матильда, вспомнив бабку той девчонки, с которой они искали помощи.
- Неужто? – графиня приложила к ее заду что-то прохладное, успокаивающее боль. – И где же ты встречала таких крестьян?
- В нашей деревне, которую разорил ваш поклонник.
- Он мне не поклонник, - засмеялась графиня.
- Он убийца, - возразила Матильда. – Это он убил деда, госпожа!
- Даже если это правда, то не стоит говорить об этом вслух. Знаешь, как говорили древние мудрецы? Держи врага при себе, чтобы знать, что он замышляет. И тебе было бы об этом известно, если б ты читала книги. Как знала бы и о том, что не бывает крестьян, которые способны к высоким знаниям. Даже лавочники, и те дикари, хоть и мало-мальски научены грамоте. И увы! Про наших храбрых военных, ведущих свой род не от Вильгельма или Генриха, а от поломойки Марты и звонаря Ганса, я позволю себе сказать то же.
Нет, Матильда не могла на нее злиться даже после порки! Иногда она чувствовала себя комнатной собачонкой, когда ходила за графиней хвостиком, охраняя ее и наслаждаясь ее присутствием; она сердилась на себя, не зная, что поделать с таким недостойным для баронессы поведением, и все же старалась угодить своей спасительнице во всем. Вот и сейчас она не могла уйти от нее, хоть и была наказана, и не могла удержать свой язык в узде.
- Я собираюсь задержаться в этом городке ненадолго, - сказала ей графиня, еще раз окунув руки в серебряный таз с водой. Ладони у
