Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник) - Юзеф Игнаций Крашевский
Она слегка постучала. Ни один голос ей не отвечал, она медленно приоткрыла дверь.
– Ты не готов ещё? – спросила она. Поглядела.
Президент какой-то бледный сидел при бюро, окружённый бумагами, и что-то поспешно кончал писать. В камине догорала кучка сожжённых писем и тетрадей.
Он поднял голову.
– А! Это ты! Сию минуту буду к твоим услугам, – сказал он изменившемся голосом, водя рукой по лбу, – у меня были срочные, очень срочные дела. Сейчас закончу.
Джульетта осторожно прикрыла дверь. В салон как раз входил один из её самых горячих тихих поклонников, полковник С., невинные знаки внимания которого прекрасная Юлия принимала милей, чем другие.
Полковник остановился в драматической позе любовника, сложил ладони, поднимая кверху, и воскликнул:
– О, Боже мой, как вы сегодня волшебно красивы! И всё иначе, всё более прекрасная, и всегда красивая!!
Президентша с детской улыбкой милостиво вытянула ему ручку, на которую полковник бросился как оголодавший, целуя её с юношеским запалом, хоть молодость его уже давно была только воспоминанием прошлого.
– Какой из вас льстец! Фи! – отозвалась она голоском ласковым и певучим. – Сегодня я, по правде говоря, ужасно выгляжу, а вы обижаете меня.
– Пани! – прервал полковник. – Я никогда вас не видел более красивой, хотя для меня вы всегда идеал.
– А, стыдись, пан, старый такой, матери семейства говорить такие вещи, от которых её уши отвыкли.
Полковник пожал плечами и поднял к небу глаза.
– Не могу слушать того, что вы изрекли!
За полковником вошёл судья, человек побритый, вежливый, в перчатках, которые шестой вечер отбывали, немолодой уже, обременённый многочисленной семьёй и приходящий только регулярно сложить почтение. Тот с покорностью приблизился к пани президентше, складывая ей почтение. Он нуждался в протекции. Разговор с ним начался о пугающем коклюше, который царил в городе. Президентша узнавала, не получили ли его дети эту болезнь, но не из заботы, нет, только из страха, как бы не принёс ей в дом заразы.
Она всё больше оборачивалась к дверям, в которые было самое время войти президенту, но хозяин не приходил.
Ещё разговор крутился в середине салона, когда вбежал причёсанный юноша, кланяясь механически, как кукла, резко вниз головой, в светло-жёлтых перчатках, жилете, открытом на груди, и воротничке, упругом, как дерево. Тот имел надежду посвататься с пани президентшей и исполнял всякие услуги для волшебной Джульетты, для каких только она соизволила его использовать. Он имел великую милость у президентши, потому что был покорным и падал, поднимая её платок и перчатки с пола, а в глазах его рисовалось обожание, которому рада каждая женщина. Джульетта знала, что была для него лучезарной звездой, для которой он составлял бесформенные стихи.
Она начала с ним что-то говорить о последней кадрили на вечере у князя и снова огляделась на эту несчастную двери, упорно запертые. Пана президента как не было, так и не было.
Двери салона только постоянно отворялись, впуская всё новых гостей, удивлённых, что на своей позиции хозяина не заставали. Прибыли граф Мауриций и барон Линтенхов и советник финансов Сиделмеер и ещё какая-то маленькая фигурка с очень длинными руками.
Хозяйка, заменяющая президента, всё более неспокойными глазами поглядывала на покой мужа. Было неслыханной вещью – это опоздание такого регулярного и сурово исполняющего обязанности человека.
Наконец начали входить дамы, и в минуту, когда ими была занята прекрасная Джульетта, дверь президента вдруг живо отворилась, на пороге показался бледный хозяин, ведущий по собранию ошеломлёнными глазами. Он на мгновение остановился, однако же, придерживаясь, и хотел идти далее неуверенным шагом. Несколько доверенных особ, стоящих ближе, взглянув на него, поспешили с испугом к нему; он качался на ногах, он был бледен и явно болен – тяжело болен. Джульетта, заметив это, подбежала к нему.
– Что с тобой, mon cher? А! Ты этой работой убиваешь себя! Устаёшь! Как же это можно!
Президент бормотал, судорожно хватаясь за дверь:
– В самом деле, мне как-то очень нехорошо… кровь мне… ударила в голову! В голову! – его уста скривила принуждённая улыбка. – Может, это пройдёт…
В эти минуты он закачался и, только схватившись снова за дверь, сумел удержаться на месте. Все глаза были обращены на него, гости тиснулись, неспокойно допытываясь: что с президентом? Что?
– А это как раз наш день, – сказал полковник, – и мы даже вам отдыхать не даём.
– Напротив, – слабо и заикаясь, пытался отвечать хозяин, – это меня развлечёт.
Рукой он хватался теперь за одежду… тёр лицо и веки… едва сделав два шага до ближайшего кресла, упал на него… извиняясь… голова его повисла на грудь. Казалось, он забыл, где он. Все сосредоточились по кругу. Ропот и шёпот пробудили его, припомнил, видно, что место его было в середине салона; он резко вскочил с кресла, прошёл несколько шагов и зашатался. Полковник, который был ближе всех, поспешил подать ему руку… Боль, всё более видимая, отразилась на лице несчастного. Жена заломила руки.
– Mon cher! – воскликнула она. – Но возвращайся немедленно к себе, я извинюсь перед гостями, ты должен лечь… ты ужасно страдаешь… За доктором! За доктором!
Высокий юноша тут же бросился к дверям, расталкивая гостей.
Президент резко встал из последних сил.
– Ни за что на свете не хочу доктора! Запрещаю! Это только слабость, я пойду к себе… отдохну… но не посылать – не нужно никакого лекаря, прошу, прошу.
Знак глазами прекрасной пани, несмотря на этот протест, толкнул причёсанного юношу с лестницы в город.
В одну минуту по салону разошёлся шёпот, аж до сеней: президент очень болен, и все, хватая шляпы, уходили как можно быстрей. Президентша, поблагодарив полковника за помощь взглядом, сама взяла руку мужа и исчезла с ним, ведя его в кабинет.
В салоне через пять минут уже никого не было, а в доме горели одинокие лампы и свечи… среди кладбищенской тишины.
Первый раз за много лет обычный вечер должен был быть отменённым. Президент был явно под угрозой тяжёлой болезни. Сидел, неподвижный, на канапе, с головой, свешенной набок, полудремлющий, тихо стоня, – жену держал за руку, а иногда, раскрывая веки великим усилием, смотрел на неё остолбенелым взором, молча, сжимая уста от боли, на которую не жаловался.
Напрасно Джульетта, прикладывая руку к его холодному лбу, доведывалась о страдании, о причине, – он не отвечал ей ничего, вздыхал только. Спустя некоторое время он наконец произнёс ослабленным голосом:
– Я хотел бы увидеть детей.
Это требование испугало Джульетту, которая не могла допустить, чтобы ему угрожала тень опасности. Она сразу вскрикнула против этого чудачества мужа, но как раз подошёл доктор, которого причёсанный юноша поймал в клубе на горячем
