Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк

Ее стихи доверительны и обладают особым индивидуальным стилем, и мы не знаем, предназначались они для небольшой группы людей или были частью каких-то общественных обрядов. Кстати, примерно такие же споры и вокруг личности Катулла: его творения воспринимаются либо как достоверные свидетельства о его жизни и любви, либо как литературный вымысел, не имеющий никакого отношения к реальности. Мне лично кажется, что Катулла по его стихам мы узнать можем по-настоящему так же, как по «Скорбным элегиям» узнаём что-то об Овидии и по лирическим стихотворениям о Горации; о Плинии Младшем по его письмам, в сущности автобиографическим; но вот о Вергилии по его творениям мы по-настоящему не узнаем, хотя я и подозреваю, что весельчаком он скорее всего не был. Мы можем, конечно, уловить величие его души, перед которым нам остается лишь трепетать.

А вот Катулл, наоборот, вполне одобрил бы примерно все, чем нравится заниматься мне, например безделье. Иногда он объявляет, что у него в кошельке одна лишь паутина, когда-то еще наслаждается дружескими посиделками, увлекается литературным творчеством своего круга, не спит ночами и разглагольствует о своих самых свежих сочинениях. Он беспощадно издевается над врагами и над друзьями, у него обширный арсенал ругательств. Например, он высмеивает провинциала за произношение звука H.

– А собака у него была?

– Стихов, посвященных собакам, у него, увы, нет, но есть один про ручного воробушка Лесбии.

– Ну ладно, – сказала Уна.

Мы дошли до Тоттенхем-корт-роуд, где пешеходам мешали пройти строительные заграждения, а со строек медленно выезжали огромные, как левиафаны, бульдозеры. Мы с Уной пробрались через толпу и шли теперь мимо книжного магазина Foyles, где неплохая подборка из классической серии Loeb.

Я и так хотел глянуть, нет ли там новых книжек по античности, и предложил Уне:

– Давай зайдем посмотрим на Сапфо с Катуллом.

Она шевельнула хвостом в знак согласия.

Мы прошли через ярко освещенный зал, сияющий, практически храм богов словесности, и стали подниматься на верхний этаж, где расположены книги по античности, а я продолжал:

– Как и Сапфо, Катулл дошел до нас почти случайно: могло бы сохраниться лишь несколько строк, если бы в Вероне, на его родине, не обнаружилась полная рукопись.

Есть симпатичная легенда, что этой рукописью заткнули дырку в винной бочке. Это, разумеется, байка, но очень забавная, и спасибо монаху-пьянице, который думал, как бы спасти вино, а сам открыл для нас Катулла.

Мы поднялись на лифте и вошли в античный отдел – сейчас он, к сожалению, довольно сильно сократился, но остался довольно обширным.

– Мы посмотрим одно стихотворение Сапфо, а потом сравним его с версией Катулла, так ты сможешь себе представить работу поэтов. Мы уже видели, как Вергилий и греческие трагики соперничают с Гомером; а Катулл для Сапфо – и переводчик, и соперник. Вот Катулл:

Ille mi par esse deo videtur,

ille, si fas est, superare divos,

qui sedens adversus identidem te

spectat et audit

dulce ridentem, misero quod omnes

eripit sensus mihi: nam simul te,

Lesbia, aspexi, nihil est super mi

<vocis in ore;>

lingua sed torpet, tenuis sub artus

flamma demanat, sonitu suopte

tintinant aures, gemina teguntur

lumina nocte.

otium, Catulle, tibi molestum est:

otio exsultas nimiumque gestis:

otium et reges prius et beatas

perdidit urbes.

Я перевел Уне, получилась слегка сбивчивая проза: «Тот человек кажется мне равным богу, тот человек, если можно так сказать, превосходит богов, который, сидя напротив тебя, снова и снова смотрит на тебя и слушает, как ты сладко смеешься, что у несчастного меня отнимает все чувства. Ибо как только я тебя вижу, Лесбия, никакого голоса не остается у меня в устах; мой язык цепенеет, легкое пламя пробегает по моим членам, в ушах звенит, глаза мне покрывают ночи-близнецы. Праздность, Катулл, тебе тягостна. В праздности ты беспокоен и слишком необуздан. Праздность в прошлом губила и царей, и счастливые города»[91].

А вот Сапфо – я открыл перед Уной страницу:

φαίνεταί μοι κῆνος ἴσος θέοισιν

ἔμμεν’ ὤνηρ, ὄττις ἐνάντιός τοι

ἰσδάνει καὶ πλάσιον ἆδυ φωνεί —

σας ὐπακούει

καὶ γελαίσας ἰμέροεν, τό μ’ ἦ μὰν

καρδίαν ἐν στήθεσιν ἐπτόαισεν,

ὠς γὰρ ἔς σ’ ἴδω βρόχε’ ὤς με φώναι —

σ’ οὐδ’ ἒν ἔτ’ εἴκει,

ἀλλ’ ἄκαν μὲν γλῶσσα †ἔαγε† λέπτον

δ’ αὔτικα χρῶι πῦρ ὐπαδεδρόμηκεν,

ὀππάτεσσι δ’ οὐδ’ ἒν ὄρημμ’, ἐπιρρόμ —

βεισι δ’ ἄκουαι,

†έκαδε μ’ ἴδρως ψῦχρος κακχέεται† τρόμος δὲ

παῖσαν ἄγρει, χλωροτέρα δὲ ποίας

ἔμμι, τεθνάκην δ’ ὀλίγω ‘πιδεύης

φαίνομ’ ἔμ’ αὔται·

ἀλλὰ πὰν τόλματον ἐπεὶ †καὶ πένητα†

– Ну… Для меня все это китайская грамота, хоть она и греческая. Прочти вслух.

И вот будний день, полдвенадцатого утра, главный магазин Foyles на Черинг-кросс-роуд, и я тут читаю своей собаке стихи Сапфо о страсти и ревности… Впрочем, они, наверное, и пущих чудаков видели. Стоит отметить, что сотрудник магазина на нас едва взглянул. Я дочитал и перевел, снова довольно сбивчиво, потому что уже слегка подзабыл греческий: «Тот человек кажется мне равным богам, который, сидя напротив тебя, слушает, как ты сладко говоришь и прекрасно смеешься. Сердце трепещет у меня в груди; даже если я смотрю на тебя недолго, я больше не могу говорить; но как будто мой язык [сломался], и легкое пламя бежит у меня под кожей. Глаза не видят, в ушах звенит, я покрываюсь холодным потом, меня всю охватывает дрожь, я зеленее травы и как будто почти мертва. Но все нужно выдержать, ведь даже бедняк…»[92] И здесь текст обрывается.

– А что это за странные крестики? – спросила Уна, когда я закончил.

– Они означают, что в тексте пропуск. Этот пропуск выделяется крестами (crux), а между ними ставятся слова, которые, по мнению ученого (или многих ученых), могут заполнить этот пропуск по смыслу и при этом соотноситься с темой произведения и стилем поэта. Такая работа очень сложна (и требует массы усилий). Если прочитать оба эти стихотворения параллельно, видно, что Катулл почти буквально переводит Сапфо.

В обоих человек сидит напротив возлюбленной и из-за близости к ней