Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник)
– Вот как! С Дамасским Львом? – вскричал удивленный молодой человек.
– Да. Я обязана ему своим спасением. Без его помощи мне не выйти бы живой из Фамагусты и не освободить бы вас. Даже этот корабль, на котором мы плывем, принадлежит ему.
– Гм!.. А что, он в конце концов не выдаст нас всех? – спросил, видимо, сильно озабоченный этим сообщением виконт.
– Нет, для этого он слишком благороден. Кроме того, ведь и он мне обязан жизнью.
– Я знаю это. Вы могли добить его, раненного, но предпочли пощадить. Слышал об этом… Но все-таки я не доверяю этому турку.
– Напрасно, Гастон: этот магометанин совсем не похож на остальных.
– А после свидания с этим… Львом мы тотчас же отплывем в Италию, не правда ли?
– Ну, конечно. Нам больше нечего будет делать на Кипре. Мы отправимся прямо в Неаполь, будем там счастливо жить и постараемся скорее забыть о всех наших прошлых страданиях. Мягкий климат Неаполитанского залива быстро восстановит ваше здоровье и силы, надорванные пыткой, которой подвергала вас эта бессердечная турчанка… Пойдемте на палубу, Гастон. Я только тогда буду вполне спокойна, когда мы увидим хоть издали берега родной Италии.
– Разве нам еще угрожает опасность, Элеонора?
– Сердце мое чует что-то нехорошее, Гастон… Боюсь мести со стороны этой злобной Гараджии. Она может отправить за нами в погоню галеры своего деда.
Взявшись под руку, жених с невестой поднялись на палубу.
Галиот довольно далеко отошел уже от рейда и с быстротой птицы несся по голубым волнам Средиземного моря по направлению к югу. Изодранные и разубранные, как серебряным кружевом, крохотными заливчиками, напоминающими норвежские фиорды, берега острова отдалились уже узлов на восемь.
– Мы, кажется, идем довольно скоро, дедушка Стаке? – сказала герцогиня старому далмату, приблизившемуся к ней с беретом в руке. – Только что отчалили и вот уж прошли какое расстояние.
– Идем великолепно, синьора. Этот кораблик идет лучше любой галеры… А вы, господин виконт, – почтительно обратился он к Ле-Гюсьеру, – довольны нашей прогулкой?
– Дай мне руку, моряк, – только и мог проговорить ему в ответ Ле-Гюсьер, с трудом удерживавший готовые хлынуть у него из глаз радостные слезы.
– Помилуйте, синьор, это слишком большая для меня честь! – вскричал смущенный старик.
– Ничего, не бойся: ты вполне заслужил эту честь, моряк, за твое участие в моем освобождении. Пожмем друг другу руки, как два добрых христианина, всегда готовых стоять один за другого.
– Да, уж дедушка Стаке никого из христиан в обиду неверным не даст! – с увлечением воскликнул старик, с неуклюжестью медведя стискивая в своих больших мозолистых руках тонкую нежную руку молодого дворянина.
– Добрый день, падрон! – раздался вдруг за ними новый голос.
– А! Выпеченная из черной муки фигура! – пробормотал себе под нос старый матрос, увидя подходящего Эль-Кадура и раздосадованный тем, что появление араба прервало нескончаемый поток его речей. – Что это какой у него вид – настоящий погребальный?
Действительно, верный невольник герцогини выглядел очень удрученным, и в его глазах читалась безысходная тоска.
– А, Эль-Кадур!.. Как я рад тебя видеть, старый приятель! – проговорил виконт, окидывая его ласковым взглядом.
– Еще более рад я, падрон, что нам удалось освободить тебя из тяжелой неволи, – ответил араб, стараясь подавить волновавшие его мучительные чувства. – Будь теперь счастлив, синьор!
– Да, надеюсь, что буду отныне вполне счастлив, – с воодушевлением произнес виконт. – Бог даст, нечестивым туркам более не удастся разлучить меня с избранницей моего сердца.
По некрасивому, грубому лицу араба с быстротой молнии пронеслась судорога, выдававшая его душевную муку.
– Падрон, – продолжал он глухим голосом, – служа герцогине д’Эболи, дочери моего благодетеля, я вместе с тем служил как бы и тебе, ее нареченному жениху. Теперь вы не имеете более надобности в моих услугах, поэтому прошу тебя оказать мне великую милость, в которой отказала мне моя госпожа…
– В чем дело, Эль-Кадур? – участливо спросил виконт.
– Прошу как особенной милости не возить меня обратно в Италию… Бедный раб должен вернуться в свою страну. Жизнь моя идет к закату. Я устал, и меня тянет назад на родину. Все ночи напролет грезятся мне песчаные пустыни родной Аравии, высокие пальмы с их зелеными перистыми листьями, белые шатры на сожженных солнцем, но прекрасных в моих глазах равнинах, залитых ярким светом и орошенных волнами Красного моря. Мы, сыны жарких стран, недолговечны, и когда чувствуем приближение смерти, то всегда лелеем в своей душе только два желания: иметь под собой песчаное ложе, а над собой – прохладную тень пальмы… Попроси свою невесту, падрон, чтобы она отпустила своего бедного раба умереть на его родине!
– Неужели ты действительно хочешь оставить нас, Эль-Кадур? – спросила Элеонора.
– Да, падрона, – еле мог проговорить несчастный араб, задыхаясь от подступающих к его горлу слез.
– И не пожалеешь о своей госпоже, с которой провел столько прекрасных лет?
– Так хочет Бог, падрона.
– Хорошо. Как только мы выйдем из пределов Кипра, ты будешь свободен, мой бедный Эль-Кадур.
– О, благодарю, падрона, от всего сердца благодарю тебя!
И, не сказав более ни слова, гордый сын пустыни завернулся в свой бурнус, потом медленно направился на корму, уселся там и точно замер, между тем как виконт и герцогиня стали здороваться с подходившими к ним моряками. Когда же молодая пара начала делать обход корабля, то снова увидела дедушку Стаке, ходившего с озабоченной миной кругом каютных помещений.
– В чем дело, мастер? – спросила его герцогиня.
– Да вот в чем, синьора. Вы, должно быть, совсем забыли об экипаже шиабеки? – ответил он, останавливаясь.
– Ах да, и в самом деле! Где же они?
– Эти паршивые псы все еще сидят у нас тут взаперти. Я опасаюсь, как бы нам из-за них не попасть в беду, поэтому хотел спросить вас, что с ними делать.
– А что вы посоветуете?
– Я посоветовал бы бросить их связанными в воду – пусть полакают морской водицы.
– Они не сражались против нас и не сделали нам никакого зла, за что же так жестоко поступать с ними? – протестовала герцогиня.
– Да ведь это турки, синьора! – воскликнул старый моряк.
– Зато мы – христиане, дедушка Стаке, а потому и должны показать им пример великодушия. Не правда ли, Гастон?
Виконт молча кивнул головой в знак согласия. Моряк почесал голову с видом человека, поставленного в тупик, потом сказал:
– Я забыл доложить вам еще об одной вещи, синьора. Наши матросы, потопившие шиабеку и предварительно обыскавшие ее, нашли в трюме два больших ящика, предназначавшихся, судя по надписям на них, комендантше Гуссифской крепости.
