Ксавье де Монтепен - Владетель Мессиака. Двоеженец
Рауль заревел от бессильной ярости и попытался сорвать свои узы. Цепи натянулись, кресло затрещало, но осталось целым.
Вторая и третья попытка были равно безуспешными. Эхо залы пыток одно повторяло дикие звуки и грохот — результат этих нечеловеческих усилий. Живое тело спорило с мертвой матерней; человек ломал железо…
За четвертым усилием обруч, сковывавший правую руку, лопнул. Посмотрев на обломки, паж увидел, что лопнула только верхняя часть. Рука его бессильно упала. Дальнейшие усилия, очевидно, были бесполезны.,
— Я погиб! — шепнул он. И вдруг вспомнил, какая участь ждет Одилию.
При этой мысли силы его снова воскресли. Как бешеный кинулся он с кресла, но сталь не подалась. От усилия жилы на его теле вздулись, и кровь брызнула из-под ногтей.
Обессиленный, он на минуту притих. Только глаза его искали вокруг себя какой-нибудь предмет, при помощи которого можно было бы освободиться от железа. В двух шагах лежал большой стальной молоток. Опрокинувшись вместе с креслом, Рауль схватил молоток.
Двух-трех ударов оказалось достаточно, чтобы сломать обруч на левой руке.
Руки были освобождены. С минуту он отдыхал. Затем таким же образом расковал свои ноги. По его мнению, половина дела была совершена. Оставалось совершить вторую половину: выйти на свободу.
Он попробовал было высадить дверь железным ломом, но скоро оставил это намерение: дверь была из железа. Тогда взоры его направились вверх, к отверстию в потолке, узенькому окошку, через которое невозможно было пройти.
С пилой в руке Рауль по цепям, спускавшимся с потолка, добрался до самого окна и распилил потолочную доску. Окно сделалось шире, и оттуда проник дневной свет. Приблизительно было шесть часов утра.
Три часа уже он работал, чтобы выбраться из темницы и почти достиг цели. Оставшееся уже не пугало его; выбравшись на крышу замка, он надеялся по водосточным трубам спуститься вниз.
Он решился на это и выглянул из башенки, в которую попал через потолочное отверстие. Утренний прохладный ветерок освежил его.
Попробовав рукой крышу, Рауль задрожал: покатая и гладкая кровля обледенела и была скользка, как стекло.
Однако он не колебался. Сбросив с себя верхнее платье, привязал его к раме окна и, держась за эту слабую поддержку, начал скользить по льду кровли, направляясь к углу здания, где, по его расчету, должна была находиться водосточная труба.
В темноте он не мог точно определить, где именно была труба. Он рисковал, потому что ждать рассвета было еще рискованнее.
Тем не менее положение беглеца было ужасное.
Он чувствовал, как трещало и рвалось его платье, а ноги его продолжали скользить по гладкому железу кровли. Когда он смотрел вниз — перед ним открывалась темная бездна; сто сорок футов отделяло его от земли, то есть было сто сорок вероятностей убиться, слетев с этакой выси.
Рауль прилег на живот, решившись лучше соскользнуть в пропасть, чем снова возвратиться в тюрьму. В таком положении он, держась одной рукой за край своего платья, медленно подвигался к краю крыши; только слабая шерстяная ткань удерживала его от падения. Вот он выпустил из одной руки свою подпору. На этот раз, если его ноги не встретят опоры, он погибнет.
Нигде и ничего похожего на поддержку не отыскивалось.
Ужас охватил его сердце. Рауль слышал, как рвалось его платье под тяжестью тела. Треск ниток казался ему столь же громким, как труба архангела, вызывающая мертвых из их гробов.
Прошло несколько секунд. Он продолжал скользить, и вдруг ноги его уперлись во что-то.
Теперь он спасен. Бросив полу разорвавшегося плаща, Рауль ухватился за водосточную трубу.
Передохнув, юноша обхватил руками спасительный водосток и начал отважное нисхождение с высоты ста сорока футов.
Он уже считал себя спасенным, как вдруг водосточная труба исчезла. Она была отломана, и Рауль висел над пропастью, а под ним была смерть.
Он невольно вскрикнул, но не выпустил из судорожно сжатых рук последнего обломка трубы.
Рядом с ним было чье-то окно. Его крик был услышан. Окно отворилось и чье-то страданием искаженное лицо выглянуло оттуда.
— Рауль! — произнес голос. — Рауль!
— Это я, Одилия! Это я, — ответил несчастный, узнав милый голос.
— Что ты здесь делаешь! Ради Бога, разве ты не знаешь, что труба дальше обломана?
— Знаю! И жду, пока ослабеют руки и я упаду.
— Несчастный друг мой! У меня еще хватит сил: протяни мне руку и упрись в окно ногой.
Паж протянул руку и уперся одной ногой в раму. Затем выпустил обломок водосточной трубы, ловко рассчитал расстояние и прыгнул…
Тело его сперва ударилось в подоконник, затем скатилось на пол комнаты Одилии, и он лишился чувств.
Одилия сочла его мертвым и, плача, наклонилась над ним. Но скоро он очнулся, открыл глаза и при свете горящей на столе лампы увидал смертельную бледность, разлитую по ее все еще прекрасному лицу.
— Что с вами? — тревожно спросил Рауль.
— Я отравлена.
— Проклятие! Как давно вы приняли яд?
— Уже минуло три часа.
— Вы еще ничего не почувствовали?
— У меня в груди огонь.
— О, низкий человек! Одилия! Дайте мне простыню. Ведь вы заперты?
— Да, я отравлена и заперта.
Рауль привязал к окну разорванную на полосы простыню и спустя минуту стоял уже на дворе замка.
Коридоры замка были пусты. Без труда ему удалось пробраться в свою комнату, там он схватил кинжал и две склянки с противоядием.
При помощи лестницы, которой пользовался Бигон, Рауль снова вошел в окно «тюрьмы» Одилии и с тревогой сказал, подавая склянки:
— Пейте! Пейте! Скорее!
Одилия выпила.
— Теперь надо бежать! Уходите из этого проклятого замка. Поспешим в Роквер. Еще несколько часов промедления, и будет уже поздно. Он убьет тебя.
Одилия опустила голову.
— Я графиня д'Эспиншаль, — ответила она, — и должна оставаться здесь.
— Зачем вам оставаться?
— Только мой отец может взять меня из этого замка.
Рауль все понял и стал на колени перед молодой женщиной.
— Я люблю тебя, Одилия! — воскликнул он. — Я жажду умереть за тебя. Но ты остаешься для меня божеством, на которое не подниму глаз. Молю тебя, убежим!
— Мое решение остается неизменным. Обязанности привязывают меня к этому роковому месту. Но твоего спасения, Рауль, я желаю и требую от тебя.
Рауль встал.
— Через два дня я буду здесь с твоим отцом, — произнес он, — и мы тебя освободим.
Затем он бросился к окну, спустился по лестнице и исчез.
XX
