Собиратель Сухоруков - Василий Кленин
Надо признать, практически никто не бежал с поля боя, все действовали более-менее слаженно. В сражении произошло немало нелепостей, которые стоили жизни людям. Но, в основном, это были проблемы управления. Моего управления. И я этого себе никогда не прощу. А, если выживу, то извлеку из этого максимальный урок.
И все же, первое сражение показало, что для войны здесь вполне хватает регулярных тренировок и психологической готовности вступить в бой. Это, конечно, не сделать за один день… но моим новым ополченцам придется постараться. У них есть только эта реальность. В которой враг стоит под стенами и может напасть в любой момент.
На площадке перед казармами черные тренировались с самого утра. Сейчас работала двадцатка, которой командовал… Муравей! Юный Аскуатла старательно выстраивал пятерки, так, чтобы имеющиеся в наличии щиты могли прикрыть максимально всех, сбивал их в общий строй, раз за разом командовал расходиться, сходиться, идти вперед, разворачиваться.
Я удивился, что мальчишка взлетел столь высоко. Во время отдыха даже подошел к одному из «ветеранов» (кажется, его звали Черепаха) и спросил, как Муравей стал двадцатником.
— А почему нет, владыка? — смущенно улыбнулся тот. — Командир нашей пятерки полег там, внизу, рядом с Хвостом. А из нас все одинаково хороши. Но мы-то здоровые лбы — сможем на новобранцев наорать, кулаком в бок сунуть. А Муравей для этого хлипковат. Зато мастерство воинское отлично знает. Вот мы и решили, что нам полезнее пятерками руководить, а парнишка пусть командует через нас.
— Разумно, — согласился я, понимая, что Черепаха не всё договаривает.
Как-то я читал статью о том, что офицерский состав в любой армии в мирное и военное время категорически различается. В мирное время командовать лезут карьеристы. А вот на войне происходит совершенно иная селекция. На войне трудно быть офицером, когда ты трус или дурак. Во-первых, с таким командиром часть недолго проживет. Во-вторых, могут и свои прибить, ведь жизнь каждого зависит от приказов офицера. Я действительно чего-то не разглядел в Муравье, который казался плохим в мирное время, но выдвинулся именно в этот тяжелый момент.
— Идууут! — раздался крик, которого мы ждали уже больше суток, но так надеялись, что не услышим никогда.
Загудели все имеющиеся у нас раковины, воины бросали свои дела и спешили по своим местам, согласно боевому расписанию. Да, жизнь и такому научила (о чем я не смог подумать загодя). За стеной засели три двадцатки золотых (четвертая продолжала нести дозоры в удаленных частях Аграбы). Быстро раздули угли костров, сунули туда горшки с водой, к которым вчера примотали особые «ухваты». Теперь поливать врагов будет удобно. За спиной у золотых стояли заготовленные пирамидки из тяжелых камней — тоже для незваных гостей.
Черные разместились в казармах и за ними. Они должны присоединиться к битве, когда дойдет до рукопашной. Между казармами и стеной в шахматном порядке были расставлены высокие переносные стенки из прутьев. Стрела такие, конечно, пробьет, но почти наверняка застрянет. Вот от стенки к стенке — перебежками — черные и должны добираться до места схватки. Две двадцатки сразу разместились за этими укрытиями, чтобы быстрее добежать до стены. «Гвардейская» двадцатка расположилась в самом глубоком тылу, за казармами — это мой последний резерв.
Пурепеча двигались одной сплошной массой. На этот раз они не спешили, но шумели изо всех сил: трубы, крики, завывания — всё, чтобы запугать нас. Но лично мне на этот раз страшно не было. Лишь жгло в груди от бессилия, от невозможности разорвать всю орду в клочки. Или сжечь.
Насмотревшись на приближающийся табор, я отступил за казначейство. И вовремя, ибо панки-лучники вышли на дистанцию обстрела и принялись осыпать стену стрелами. Золотые спрятались за укрытиями и подняли над головами легкие плетеные маты для дополнительной защиты. Пурепеча приближались, к лучникам присоединялись пращники и дротикометатели. Их цель была: держать защитников за стеной, не дать им высунуться. В принципе, сейчас мои воины, находясь в более выгодной позиции, могли перестрелять врагов (ну, кроме беловолосых панков, те стояли слишком далеко). Однако, я запретил это делать. Даже, если они убьют сорок человек, потеряв двадцать, это хуже для нас. Поэтому золотым было велено сидеть, наглухо закрывшись матами и щитами. Даже смотреть за врагами не надо.
Потому что за теми смотрели со специального наблюдательного поста, который установили высоко над казначейством. И немедленно сообщали нам, вниз, о любых перемещениях пурепеча.
— Стоят на расстоянии броска… Часть лучников снова перебираются за ручей… А вот лысые выдвигаются! О! У них лестницы!
Ничего. Этого я ожидал. Не знаю, умеют ли индейцы брать крепости, но лестницы у нас они видели. Так что воспроизвести подобное было нетрудно. Я сложил руки рупором и закричал:
— Несут лестницы! Готовьте воду и камни! — потом повернулся к подростку, прикомандированному к «штабу» гонцом. — Найди Брата Гнева, скажи ему, чтобы послал двадцатку черных пращников к баррикаде. Пусть отгоняют лучников.
Я, в принципе и это мог проорать, до казармы не так далеко было, но приказ длинный и сложный, кричать долго. А шума всё больше.
— Лестницы! Они приставляют лестницы! — взволновано закричал наблюдатель.
— Труби! — скомандовал я.
Над Аграбой загудела раковина. Золотые тут же выставили ухваты с горшками за стену и перевернули. Кипяток хлынул вниз, а следом понеслись камни. Я велел, чтобы собирали обломки весом килограммов в 15–20. Их нетрудно поднять, а метнуть вниз можно с силой. Каждого такого метателя прикрывал напарник со щитом, ибо в момент броска они становились главной мишенью для пурепеча. Крики боли и вопли снизу подтверждали, что пока всё идет, как надо.
Слева завязалась перестрелка с панками. Конечно, на большом расстоянии мои пращники не могли нанести врагам серьезного вреда. Но и те не могли попасть в черных, которые стреляли из-за баррикады. Главное: защитники не давали беловолосым приблизиться и обстреливать крепость. Меня это вполне устраивало.
На стене накал страстей нарастал. Кто-то из золотых приспособил ухват необычно:
