Время России. Святые века страны - Борис Вячеславович Корчевников
Вот так работает Промысл. От нашего воссоединения мы взаимно обогатились. Потому что мы – части одной цивилизации. Нам дорога Украинская земля, с которой мы сами начались. А для западной цивилизации это просто территория.
В католических интенциях Украина и Белоруссия проходили как partes infidelium – страны неверных. (из словаря: «figuratively, uncivilized or uncultured countries»). Т. е. уже тогда были рождены в лоне ватиканской Церкви эти ярлычные понятия: «цивилизованные» и «нецивилизованные» страны.
После того как Левобережная Украина соединилась с Россией, Правобережную Украину, как и Белоруссию, продолжали «оцивилизовывать» в Речи Посполитой.
Белорусский архиепископ той поры Георгий (Конисский) описывал, как:
«…Духовные и сильные мирскою властью гоняли православный народ, как овец, в костел или униатский храм. Во время самого чтения Евангелия входил в храм приказчик, бил народ плетью и гнал его, как скот из хлева… Детей били розгами пред глазами матерей, матерей – пред глазами детей… На моих глазах несколько раз секли девицу сперва розгами, потом шиповником, чтобы отреклась от веры, и – не отреклась. Женщину с грудным младенцем полгода держали в тюрьме, младенца она лишилась там же, а муж бит и замучен особо; ей самой жгли пальцы, чтоб отреклась нашей веры, и – не отреклась. Другая закована была в кузницу (железный ошейник) и удавлена».
Так мучительно исцелялись другие раны – нанесенные нашей общей цивилизации еще татаро-монгольским игом: разорительный татаро-монгольский рейд и его последствия способствовали нашему дистанцированию друг от друга. Но теперь разбитый на осколки народ снова склеивался. И с новой остротой вставал вопрос о нашей общей самоидентификации.
Кто мы? Огромная, растущая, успешная страна, чей корабль несется по истории со стремительно силой и скоростью. Зачем? И куда?
Мы народ, неспособный просто гордиться достижениями и победами своей цивилизации, если за этими достижениями нет каких-то предельных высших смыслов. А когда осознаешь эти смыслы, то и в достижениях умеешь видеть Крест и ответственность. Поэтому каждое такое достижение – что воссоединение с Малороссией в XVII веке, что воссоединение с Крымом в XXI, что многое-многое другое – заставляет нас ставить вопрос: для чего? Будто внутреннее ментальное чувство ответственности и непроговариваемое ощущение своей миссии заставляют не ликовать и пьянеть от успехов, а мучительно формулировать национальную идею, формулировать и спорить о ней.
Эта тяга нашего народа к складыванию идеологии или описанию русской идеи происходит не только от безразмерности нашей страны и ее великих и парадоксальных прорывов, которые сама природа человека стремится осознать. На самом деле поиск национальный идеи – это еще и напряженное всматривание народной души в Промысл Бога о России. Сейчас, в XVII веке, происходит первый из известных споров об этой идее.
Глава 13
Русская идея
Латиняне и грекофилы
После Смуты, отрезвления, укрепления и возвращения утраченных земель в стране происходит примерно то же, что произошло с Россией после крушения СССР и разрушительных 90-х: возрождение национального чувства на фоне отторжения полюбившихся прежде иноземных идей.
Тогда, в начале XVII века, западные веяния были настолько сильны, что ко второй половине его – опротивели. С ними началась борьба – иногда с перегибами, но это нам так кажется по меркам сегодняшнего времени. Например, у бояр отнимались образа с итальянской живописью. Патриарх Никон в сердцах изрезал у царского родственника боярина Романова на куски ливрею, сделанную для прислуги по западному крою.
С культурными поветриями и обычаями Запада боролись жестко. Примерно так же, как через несколько десятилетий Петр I будет, напротив, их насаждать. Ох уж эта наша пассионарная тяга к крайностям, пределам во всем!
Многих клириков возмущала новая иконопись на западный манер. Протопоп Аввакум (будущий лидер раскольников) писал про образ Христа на новых иконах:
«…лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано».
Так в России снова оживает никогда до конца не утихавший спор о путях, а главное – смыслах развития: о «русской идее» (тогда он еще так не формулируется).
Главные спорщики века – так называемые грекофилы и латиняне. Предтечи славянофилов и западников XIX века.
Еще в 40–50-е годы этого столетия при царском духовнике образовался «кружок ревнителей благочестия». Это и есть грекофилы. Они считали, что Церковь слишком отдалилась от греческого православия, что России надо вернуться ближе к родному ей греческому, византийскому благочестию. В этом они на самом деле не совпадали с будущими славянофилами. Потому что отрицали самостоятельный путь России в истории, рвали с идеей «Третьего Рима», предлагали быть ближе к Риму Второму. Идеолог грекофилов Епифаний Славинецкий называл Россию «богоизбранной невестой» и «Новым Израилем».
«Латинствующие» – это западники. Они утверждали, что наша духовная жизнь исчерпала себя. Вдохновлялись примером протестантского рационалистического Запада, требовали нового взгляда на все, в т. ч. и на Священное Писание.
Этот спор не был в то время праздным философствованием. Это была настоящая битва за массовое сознание, за влияние на умы, на самого царя. От выбора пути зависела судьба страны. Спор этот есть и теперь. Но верно ли выбирать между двумя этими путями в принципе?
Промысл дает России пройти и тем и другим путем. И сегодня мы можем увидеть результаты. Был ли хоть один из этих подражательных путей собственно путем России?
Латинствующие победят только в будущем, XVIII, веке. После Петровских реформ и дворцовых переворотов империя окажется в руках иностранцев, равнодушных к России, ее традициям, тем более – вере.
Ну а пока – время грекофилов. Они становятся самым влиятельным движением русской мысли, поддерживаются царской властью, претендуют на формулирование официальной идеологии Русской Церкви, если такая идеология вообще может быть.
Грекофилы мало того что зовут вернуться к греческим корням нашей традиции, но еще формулируют доктрину о России как главной защитнице мирового православия. Во многом это они, греко-филы, вдохнули в царя и патриарха Никона мысль освободить Царьград от магометан, водрузить снова Крест на святую Софию. Это была мысль о России как Вселенском православном царстве, в котором Русская Церковь должна занять главенствующее место, а страна – стать «новым Израилем». Никогда, наверно, ни до ни после в нашей истории национальное и религиозное чувства – а они у нас всегда связаны – не достигали таких сложных высот, не ставили мессианских задач такого масштаба. Было ли осуществимо задуманное? Дело не в этом. Дело в том, что само формулирование таких целей говорит о состоянии государственной и народной души этого периода.
Сам царь Алексей Михайлович был убежденным грекофилом. В переписке с восточными патриархами он вполне определенно высказывал цель привести русскую Церковь в полное единение с греческой. Там же видны
