Григорий Кроних - Неуловимые мстители. Конец банды Бурнаша
— Герр Генрих Эйдорф?
— Я, я, да, — атаман кивнул.
— Если у вас есть запрещенные предметы…
— Эйдорф?! — вдруг раздался громкий голос за спиной Бурнаша, где шел параллельный коридор для прибывающих из-за границы.
Атаман оглянулся и увидел молодого парня в очках с металлической оправой. Он сверлил Гната глазами, словно стекла очков стали прицелами.
— Вы не Генрих, — медленно произнес страшные слова парень.
Бурнаш нервно глянул на румынскую сторону. Бежать?
— А ну стой!
Валерка перепрыгнул низкое ограждение и бросился на самозванца, который напоминал ему кого-то, но только не Эйдорфа. Бурнаш встретил врага прямым ударом в лицо, предполагая, что после этого он вполне успеет удрать, прежде чем недоумевающий пограничник догадается снять винтовку с плеча. Пудовый кулак атамана рассек воздух, а сам он получил чувствительный удар под дых. Гнат набычился и попытался смять противника напором всего тела, но тот в последний миг опять нырнул вниз, а Бурнаш перелетев через его спину, упал лицом в пыль.
— Вы что делаете? Стойте! Стрелять буду! — закричал пограничник и даже щелкнул затвором. Но мишень он еще не выбрал: стрелять в немца, лежащего в пыли, глупо, а в свойского вида парня в комиссарском кожане — нелепо. К счастью, в их сторону уже бежал начальник караула с красноармейцами.
Бурнаш скрипнул зубами и вскочил, не помня себя от ярости. Хоть он и корчит тут из себя тихоню-профессора, но когда поднимают руку на батьку! Такого позора он никогда не знал. Гнат схватился по привычке за пояс, но кобуры там не было, тогда он снова кинулся на врага, спокойно поправляющего съехавшие очки. Кулаки атамана мутузили воздух, каждый раз Валерка успевал уклониться от по-богатырски широких замахов. В удобный момент он вцепился в правую руку, присев, сделал «вертушку», и туша самозванца снова легко перевалилась в пыль.
— А ну, стой! Руки вверх! — приказал начальник караула, наводя на дерущихся револьвер.
Мещеряков разогнулся и, сделав шаг назад, поднял руки.
— Валерочка! — Юля бросилась к нему сквозь ряд зевак и обняла. — Валера, ты цел? Не стреляйте, он же свой, чекист!
Бурнаш, горбясь, поднялся с земли.
— Чекист, говоришь? А этот кто?
— Природный немец, товарищ начальник, — доложил пограничник. — А энтот как кинется!
Бурнаш сплюнул и тыльной стороной ладони провел по губам, размазывая пыль. Грязная полоска под носом все поставила на свои места.
— Так это же атаман Бурнаш собственной персоной! — узнал наконец самозванца Валерка. — А я все думаю: на кого похож?
— Арестовать обоих, — приказал начальник, — сейчас разберемся, кто на кого похож на самом деле.
— За что же Валеру? — возмутилась Юля. — Он свой! Он чекист.
— Отойдите, девушка, а вы, товарищ, если из ВЧК, предъявите мандат.
— Валерка? ЧК? Неужто Мещеряков? — пробормотал Бурнаш. — Настигли, значит, Мсти тели…
— Вот и узнал, — проговорил Валера, разглядывая старого врага. — Давненько я тебя не видел…
26
— Гражданин начальник, не забудьте отметить в деле, что я сотрудничал с вами с открытой душой, — сказал Николай Иванович и стрельнул у Даньки со стола папиросу. — Вы с моей помощью всех связников Кудасова взяли. Если б не моя откровенность… Вы это, пожалуйста, отразите, может, суд и примет во внимание.
— Принять-то примет, — сказал начальник отдела по борьбе с бандитизмом, — да вот только откровенным надо быть до конца.
— Да я все, без утайки, — распахнул глаза Боцман. — Как маме родной!
— Маме вы бы тут не соврали: она-то вашу фамилию не могла не знать, — сказал Даниил.
— Да Сапрыкин я, а если паспорт и плохой, то фамилия все равно правильная!
— Я все не мог понять, почему вы так настаиваете на этой версии, Сапрыкин? То ли из-за Кости — хотите, чтоб он вашу фамилию носил, или уверены, что след настоящего Сапрыкина отыскать невозможно… а?
— И я не пойму, — ухмыльнулся Боцман, — почему вам не все равно, под какой я фамилией в тюрьме сидеть буду?
— Не признаетесь?
— В чем?
— Ладно, — сказал Даниил. — Валерка!
Мещеряков заглянул в открывшуюся дверь.
— Давай сюда остальных Мстителей, а потом своего крестника заводи.
Ксанка, Яшка и Валерка вошли в кабинет, но их Боцман словно не заметил, так завороженно смотрел он на дверь. Тяжело ступая, шагнул через порог Гнат Бурнаш и поднял глаза на арестанта:
— Здорово, Корней!
— Сука! — бросился на атамана Чеботарев.
Яшка с Валеркой перехватили его и усадили на стул.
— Дядька Корней? — Ксанка не могла поверить своим глазам. Этот заросший бородой, со шрамом в пол-лица — тот самый бравый, веселый моряк, друг отца? — Как же так…
— Суши весла, Боцман, — ухмыльнулся Бурнаш. — Не мне одному пеньковый галстук пробовать.
— Уведите его, — попросил Корней.
— Значит, вы признаете, гражданин, что ваше настоящее имя — Корней Чеботарев?
— Признаю…
— Уведите, — приказал Даниил. — А теперь рассказывай, дядька Корней, как дело было.
— Только я вашего отца не предавал! — навалившись грудью на стол, быстро говорил Чеботарев. — Вот те крест! Мы же друзья с Иваном были! Напраслина это!
— Снова Бурнаша из коридора позвать? — холодно глядя на Корнея, спросил Ларионов-младший.
Чеботарев вдруг замолк и сгорбился на стуле.
— Вы судить не имеете права, — сказал он, — вы в тех делах сами замешаны…
— Мы судить и не собираемся, это суд сделает, — воскликнула Ксанка. — Мы правду знать хотим, дядька Корней!
— Мы этого дня много лет ждали, — сказал Яшка. — В том бою и другие наши друзья погибли.
— Ладно, — Чеботарев с усилием поднял голову, — рано или поздно ответ держать надо, расскажу…
* * *— Вот сволочь! Своей бы рукой шлепнул! — Яшка достал папиросу и закурил.
— Просто он всегда считал, что его шкура дороже всего на свете, — сказал Валерка, потягиваясь. — Как хорошо на улице!
— Согласен, — легко опираясь на палку, Данька двинулся навстречу трем фигурам, вставшим со скамейки. — Здравствуйте, девушки, привет, Коська!
Мстители встали рядом с Настей, Юлей и Костей.
— Как прошло? — заглядывая в Данины глаза, спросила Настя.
Ксанка отвернулась и смахнула слезу. Яшка обнял ее за плечи.
— Не стоит плакать, все закончилось.
— Нет! — крикнул вдруг Костя Сапрыкин. — Ни по сем не повелю, сто он батьку Булнаса взял!
— Что атаман, — махнул рукой Валера, — я однажды самого Кирпича взял, только не знал тогда, кто он таков!
