Понсон дю Террайль - Тайны Парижа. Том 2
— Арман, — продолжал виконт, — как говорят, безумно влюблен в графиню.
— Какую графиню?
— Графиню д'Асти, конечно!
Фульмен окончательно потеряла голову, услыхав слова виконта.
— Мне кажется, что я схожу с ума! — прошептала она.
— Она прислонилась к перилам парадного крыльца гостиницы и сделала графу прощальный жест рукой.
В эту минуту какой-то человек, одетый в форму датского почтальона, подошел к молодому путешественнику.
— Вы господин виконт де Р.? — спросил он с глубочайшим почтением.
— Да, это я.
Почтальон открыл кожаную сумку, висевшую у него через плечо на ремне, вынул из нее небольшой портфель и протянул его виконту.
— Вот десять тысяч франков, господин виконт, — сказал он и отошел с поклоном.
Виконт простился с Фульмен, вскочил в карету, в которую запрягли свежих лошадей, и крикнул почтальону:
— В Гейдельберг!
Фульмен стояла неподвижно, машинально глядя на ожидавшую ее почтовую карету.
— Сударыня, — окликнула ее горничная, — лошади поданы.
Фульмен пришла в себя и села в карету, не понимая, что такое она делает.
— Арман, друг графа Арлева, — шептала она, — граф д'Асти умирает… от удара шпагой, «купленного ею»… Что все это значит, Боже мой?
Карета быстро помчалась, и через какой-нибудь час Фульмен уже въезжала в Баден; она остановилась в Английской гостинице, находившейся ближе остальных к Лихтентальской аллее. После того, что она узнала в Оосе, танцовщица ни на минуту не подумала остановиться у графини. Переодевшись, она потребовала себе карету и велела ехать к графу Арлеву.
— Я должна увидеть Армана, — решила она, — это необходимо во что бы то ни стало.
Фульмен предвидела, что ее не впустят в дом майора и ей не удастся добиться свидания с Арманом, поэтому она приготовилась. Когда она позвонила у решетки сада, явился лакей, одетый во все черное.
— Майор граф Арлев? — спросила Фульмен.
— Здесь, — ответил лакей, пропуская ее.
Фульмен вышла из кареты. Лакей провел ее через сад в большую летнюю гостиную и объявил:
— Граф изволил выйти, но он скоро вернется. Не угодно ли вам подождать?
— А господин Арман также вышел? — осведомилась Фульмен.
— О, нет, — возразил лакей, — он еще не встает с постели, хотя ему много лучше.
— А! — вздохнула Фульмен с облегчением.
— Вы изволите знать их?
— Я приехала навестить его, — с волнением ответила она.
— Не угодно ли вам последовать за мною?
Фульмен радостно вскрикнула, видя, что все препятствия мало-помалу устраняются с ее пути. Она последовала за лакеем, который провел ее во второй этаж, в комнату Армана. Арман был один и читал, опершись на локоть. При шуме отворившейся двери он поднял глаза.
— Фульмен! — воскликнул он с удивлением, почти с радостью.
Молодая женщина подбежала к нему и схватила за руку.
— Ах! Дорогой Арман… — проговорила она. — Вы живы!
— Как! — с улыбкой заметил он. — Разве до вас дошел уже слух о моей смерти?
— Я узнала, что вы дрались на дуэли…
— О! Это простая царапина…
— Но с кем же? Из-за чего?
— Тише, — проговорил Арман, приложив к губам палец, — это не моя тайна.
Эти слова обдали сердце Фульмен холодом.
— Ах, правда, — согласилась она, — это верно! У меня нет больше права ни знать ваши тайны, ни стараться проникнуть в них. Мне достаточно встретить вас здесь, в доме врага…
Арман рассмеялся.
— Да вы с ума сошли, дорогая Фульмен! О каком враге вы говорите?
— Этот дом… — прошептала она, вздрогнув.
— Этот дом принадлежит графу Арлеву… моему другу.
— Вашему другу! О, несчастный! Этот человек, которого вы считаете своим другом, не более как слепое орудие, раб, креатура…
— Кого же, о, Господи!
— Женщины, которую вы любите, которая ненавидит вас и ведет вас к гибели…
— Превосходно! — произнес, смеясь, Арман. — Дорогая Фульмен, успокойтесь… я уже не люблю ее.
Эти слова заставили Фульмен отступить назад.
— Вы… уже… не любите ее!.. — воскликнула она с непередаваемым оттенком в голосе, в котором звучали и радость, и недоверие.
Арман уже не был прежним юношей с честным и прямым взглядом, с открытой улыбкой, которая не умела лгать. Ему навязали роль, и он играл ее добросовестно.
— Да нет же, — уверял он. — Я уже не люблю ее, моя дорогая Фульмен… Что делать? Любовь приходит и уходит, как все на свете…
— Но она здесь, эта женщина! — вскричала Фульмен. — Здесь? Вы бредите, Фульмен, в этом доме я живу один
с графом.
Фульмен устремила на него свой ясный и спокойный взгляд.
— Дорогой Арман, — сказала она, — в настоящее время вы не свободны. Вам приказали играть роль — и вы исполняете ее; приказали лгать — и вы лжете. Прощайте! Бедный слепец, я спасу вас помимо вашего желания!
Она гордо выпрямилась, послала молодому человеку прощальный привет рукой и вышла прежде, чем пораженный Арман сделал попытку удержать ее.
С высоко поднятой головой вышла Фульмен из дома графа Арлева и приказала отвезти себя в Лихтенталь, за монастырь. Там состоялся поединок, на котором граф д'Асти получил удар шпагой в горло; его спешно перевезли в один из соседних домов, в какой-то простонародный трактир. Граф Арлев объявил, что если раненого повезут домой, то ему не выдержать далекого пути. Доктора, немедленно вызванные на место дуэли, подтвердили мнение майора, хотя они и ручались за его жизнь.
Когда Фульмен приехала туда, она застала графиню д'Асти у изголовья мужа, заботливо ухаживающую за ним.
Обе женщины вскрикнули от радости и кинулись друг другу в объятия.
IX
Прошло две недели. В это время оказалось возможным перенести графа д'Асти из трактира в Лихтентальскую аллею в его городской дом. Больной не мог говорить, но доктора ручались за его жизнь. Уже две недели графиня и Фульмен не отходили от его постели. Майор Арлев несколько раз посылал узнавать о здоровье раненого, но сам не являлся, ссылаясь на суставной ревматизм, не позволявший ему выходить из дому.
В течение этих двух недель графиня не получила никаких известий о здоровье Армана и ни разу не произнесла его имени. Но она все еще любила его… любила тем сильнее, что уединение и разлука усиливали ее любовь; каждый час, в который она не получала известий о человеке, покорившем ее сердце, превращался в смертельное страдание для этой женщины.
Она любила его, но не упоминала его имени, а Фульмен не решалась расспрашивать ее. Графиня с тех пор, как жизни ее мужа грозила опасность, сделалась гораздо снисходительнее к нему… а особенно с тех пор, как она сама, гордая Маргарита де Пон, по трепету своего собственного сердца поняла, что должен выстрадать тот, кто любит, и любит безнадежно. Прощение мало-помалу проникало в ее душу по мере того, как она превращалась в женщину, а ее удрученная совесть начинала шептать ей, что и она теперь не безгрешна. Читатель поймет поэтому, отчего она затаила в глубине своей души воспоминание об Армане и отчего у смертного одра мужа ее уста не осмеливались произнести его имени.
