Густав Эмар - Заживо погребенная
Он шел, как-то особенно переваливаясь с боку на бок, заложив в карманы руки и посасывая короткую трубочку.
У 28-го номера он остановился, окинул улицу быстрым взглядом и, не заметив ничего подозрительного, вошел в Римский двор.
Удивительное место этот Римский двор! Город в городе! Уцелевший обломок средних веков в современном Париже! Нужно там побывать, чтобы оценить деяния прогресса неофициальных разрушителей. Вторая империя, прикрывая свои стратегические цели более гуманными, во всяком случае сослужила огромную службу столице мира. Благодаря ей, рушились многочисленные дворы чудес, размножившиеся, подобно зловредным язвам, по древнему городу, и в темные закоулки их пролиты были потоки солнечных лучей и света.
К сожалению, ломка оказалась не радикальной. Как всегда в подобных случаях, частные интересы затормозили общее дело. Неизвестными, а может быть, и известными судьбами некоторые притоны были пощажены. Растерявшиеся было мошенники вздохнули свободнее.
Осталось еще, где приютиться, потому что не все гнезда были разорены!..
Римский двор был именно одним из подобных убежищ. У него было три главных входа: с улиц Гравилье, де-Вертю и Рима. Это был лабиринт темных и грязных во все времена года переулков, скрещивавшихся по всем направлениям и образовавших в центре небольшую площадь, украшенную фонтанами и часами. Вдали виднелись трубы фабрик. Население Римского двора и соседних к нему улиц составляет отдельный класс общества; впрочем, вернее сказать, оно не принадлежит ни к какому определенному классу общества. Тут были контрабандисты, воры, убийцы, беглые из тюрем и каторги, шулера, злостные банкроты, содержатели публичных домов — словом подонки общества; и все это утром не знает, чем позавтракать, а вечером, глядишь, обедает на чей-либо счет. Все средства хороши для достижения цели!
Население двора разделяется на две, строго определенные группы: на эксплуатирующих мрак ночи и на работающих при дневном свете.
Но обе группы в нравственном отношении стоят одна другой.
В 1870 году, а может быть, и по сию пору, в одном из указанных нами переулков стоял дом, время постройки которого относилось по крайней мере к XIV столетию. Входная дверь отворялась в узкий и темный коридор, выходящий на обширный двор, середину которого занимал колодец, окруженный каменной оградой.
Предание гласило, что колодец этот спускался в какие-то таинственные подземелья. Впрочем, так говорили лишь по слухам; уже сорок лет, как отверстие колодца было наглухо заколочено.
Направо от входной двери находилась лавка; вечно спущенные красные занавеси на окнах придавали ей вид винного погребка, и этим она привлекала любопытные взоры прохожих. Жители Римского двора рассказывали, что лавка эта торгует всем, в особенности же теми предметами, которые полицией к продаже не до пускаются.
Обыкновенно, днем там было пусто, но чуть наступали сумерки, картина менялась. Покупатели стекались со всех сторон, а из коридора выпархивали, точно стая ночных бабочек, нарумяненные нахальные женщины.
Дом этот, целиком нанимаемый владельцем лавки, принадлежал к разряду тех, которые полиция сама поддерживает. Ей необходимы центры, куда бы могли свободно стекаться мошенники, и где она время от времени могла бы устраивать удачные облавы. Хозяева подобных домов, большей частью освобожденные преступники, волей-неволей являются союзниками полиции. Нечего и говорить, что при первом удобном случае они не задумываются надуть ее агентов и всецело покровительствуют своим собратьям.
Человек, о котором мы говорили, не сразу решился войти в этот дом. Зорко оглядываясь и прислушиваясь к малейшему шуму, он несколько раз прошелся взад и вперед, и, убедившись, наконец, что все обстоит благополучно, сильно дернул дверь и быстро вошел в лавку.
Лавка помещалась в большой, высокой комнате, заставленной столами и скамейками.
За массивным прилавком сидела пожилая женщина необыкновенной худобы и высокого роста. Совиное лицо ее, с маленькими мигающими глазами, производило отталкивающее впечатление.
Нельзя не заметить, что большинство притонов содержатся женщинами, и нужно удивляться, каким образом эти представительницы слабого пола ухитряются держать в страхе и повиновении целую армию негодяев!
Висячая лампа тускло горела в полумраке огромной комнаты, а свет ее отражался на разноцветных бутылках, украшавших прилавок и полки.
Несколько человек, молча и торопливо уплетали отвратительную похлебку, запивая ее не менее скверным вином.
Никто, кроме Ла-Марлуз — боевое имя почтенной хозяйки, казалось, не обратил внимания на вошедшего. Она встала и пошла к нему навстречу.
— А! Наконец-то, земляк, — сказала она, оскалив рот и выставляя ряд желтых испорченных зубов. — Откуда ты?
— Из разных мест! — хриплым голосом отвечал прибывший, усаживаясь за один из свободных столов.
— И хорошо там было? — продолжала хозяйка, улыбаясь еще шире.
— Хорошо тем, которые умеют сеять бобы, а собирать горох… А как здоровье господина Ромье?
— Эх! — проговорила хозяйка, покачивая головой. — Неважно!.. Да ты скоро увидишь, а пока не хочешь ли закусить?
— И закусить, и выпить… Да смотри: гадости не подавать! Сегодня платить есть чем; нам требуется фрикасе из кроликов, салат и бутылка настоящего!
Ла-Марлуз разбудила дремавшую у прилавка служанку, и они вдвоем бросились исполнять приказание посетителя.
Вскоре обед стоял перед ним, и он принялся за него с таким усердием, что, как говорится, за ушами трещало.
Посетители мало-помалу начали расходиться.
В углу, на скамейке, растянувшись во весь рост, лежал человек. Казалось, он крепко спал. Храп его густым басом разносился по комнате, нимало не смущая, впрочем, невзыскательных гостей. «Должно быть пьян!», — думал каждый про себя.
Не успел последний из посетителей оставить лавку, как спавший вскочил и, протирая глаза, весело вскрикнул:
— Тьфу, черти!.. Я думал, что они никогда не уберутся!..
Между ним и обедавшим было поразительное сходство. Та же развалистая походка, тот же хриплый голос, а главное, беспокойно бегающий взгляд. Лицом он казался несколько старее, чему способствовала, может быть, густая бородка и лихо закрученные черные усы.
— Тише, тише, Полит! — остановил его обедающий. — Тебя могут услышать.
— Э, полно, Лупер!.. Никого нет, кроме тебя и тетушки Ла-Марлуз. Говори теперь: зачем ты велел ожидать тебя здесь?
— Узнаешь потом! — величественно ответил Лупер, так звали нашего знакомого. — А теперь, было бы тебе известно, что дело серьезное: золото польется рекой, но вот условие: держи язык за зубами. Могу я на тебя рассчитывать?
