Камран Паша - Тень мечей
Маркграф побывал по приглашению в нескольких благородных семействах и быстро понял, насколько ухудшилась политическая ситуация. Конрад осознал, что большую часть феодальной знати Иерусалима не заботило выживание государства. Лишь Рено де Шатильону хватило мужества и решимости противостоять нависшей мусульманской угрозе. Конрад тут же сошелся с самодовольным рыцарем, несмотря на предупреждения короля Ги и недоверие мелких аристократов, и даже принял участие в нескольких дерзких набегах на караваны язычников. Именно во время своего первого набега с Рено он заработал шрам на щеке, хотя и получил его от руки недостойного, по его мнению, противника.
Отогнав неприятные воспоминания, Конрад стал размышлять о своем союзе с Рено де Шатильоном. Он знал, что у Рено мало сторонников, особенно после его дерзкого нападения на Мекку и Медину, но Конрада почти не заботило мнение придворных скептиков. Благородные семьи Иерусалима не ценили пыл и самоотдачу Рено, они не понимали, что только постоянная демонстрация силы и храбрости может сдержать безбожников. Конрад, разочарованный бесконечной междоусобицей среди знати, заметил приближающуюся беду намного раньше своих противников при дворе и подготовился ко дню, который, как он надеялся, никогда не настанет. Но этот день оказался неотвратим.
Конрад переступил через дохлую крысу, которую атаковали муравьи, и гордо направился к вновь прибывшим, чтобы поприветствовать их. При этом он продолжал размышлять над тем, насколько сильно за такое короткое время изменилась его жизнь. Дворяне больше пяти лет наблюдали, как он из избалованного аристократа, прожигающего жизнь в поместьях Иерусалима, превратился в отчаянного отшельника, возглавившего банду всякого отребья, выучившегося выживать в почти первобытных условиях. Как ему не хватало теплой пуховой перины на кровати и тишины толстых каменных стен! Как не хватало аромата сирени, который разносил теплый летний ветерок! Сейчас он чувствовал только запах смерти и разложения. В лагере лишь недавно утихла эпидемия сыпного тифа, забравшего еще семьдесят человек, но запах изъеденных болезнью трупов, словно зловонное облако, продолжал витать над лагерем.
После падения Иерусалимского королевства и захвата короля Ги выжившие дворяне сдались на милость Саладина в обмен за возможность покинуть Палестину. Султан с радостью согласился, понимая, что казнь сделает из родовитых пленников мучеников, за смерть которых незамедлительно последует возмездие от их семей в Европе. Изгнание главных семей, чьи интриги подорвали правление христиан, намного действеннее для подавления любого сопротивления со стороны оставшегося христианского населения Иерусалима. Когда вся верхушка знати сбежит в свои наследственные замки на запад, у христианских масс не останется необходимого центра, возле которого можно сплотиться и организовать сопротивление мусульманскому захвату.
Конраду повезло. Его не было в Палестине, когда пал Иерусалим, — он уехал в Византию с дипломатической миссией. Весть о поражении короля Ги при Хаттине не успела достичь Константинополя, и Конрад ступил на корабль паломников, направляющийся в Акру, в полном неведении относительно того, что произошло на Святой земле. Конрад никогда не забудет жуткую тишину, встретившую небольшое судно, переполненное испуганными греками, потратившими все свои сбережения, чтобы посетить Священный город, когда они пришвартовались в покинутом порту. Ни звона колоколов, ни каких-либо признаков жизни вообще. Конрад сошел на берег с дурным предчувствием, внутренний голос нашептывал ему, что его жизнь никогда больше не будет прежней. В конце концов, заметив нейтральный киприотский флаг на мачте, к ним медленно подошел сарацин, чтобы поприветствовать вновь прибывших, которые, по его разумению, являлись дружественными купцами. Ошеломленный Конрад увидел, как по берегу как ни в чем не бывало идет безбожник в тюрбане, и сразу все понял. Маркграф не стал разуверять глупого араба в том, что он принял его за другого, и выяснил правду: Палестина пала, король Ги заключен под стражу в Дамаске. Иерусалим тогда еще подвергался осаде, но не пройдет и двух недель, как падет и он. Власти Саладина не поддалась лишь ливанская цитадель христианства в Тире.
Возможно, что-то в поведении Конрада, а именно выражение ужаса на его лице, который не удалось скрыть при этих новостях, заставили бородатого солдата насторожиться и в конце концов поднять тревогу по поводу прибытия «торгового» судна. К счастью, Конраду удалось вернуться на борт живым, и он тут же приказал испуганному капитану плыть в Тир, пока их не поймали и не поработили безбожники, захватившие Святую землю.
Прибытие Конрада в Тир знаменовало начало долгой болезненной кампании по восполнению разрушительных потерь, которые познал его народ от рук язычников. Маркграф отказался признавать поражение и изгнание. Возмущенный жестоким убийством своего друга Рено, маркграф поклялся отомстить Саладину. Но обессиленные военачальники в Тире пали духом и начали готовиться к сдаче города на милость мусульман. Конрад понял, что его народу необходим новый вдохновитель, новый монарх, который бы вселил в них веру, поэтому он насильно женил на себе Изабеллу, сестру Сибиллы — жены свергнутого короля Ги. Конрад, обеспечив кровными узами трон, объявил себя новым королем Иерусалима и стал для своего народа отчаянно необходимым символом, знаменующим перелом в противостоянии.
И на какое-то время это сработало. Конрад вселил надежду в оставшихся в живых крестоносцев, и они довольно успешно выдерживали длительную осаду Тира, которую организовал Саладин. Когда пришла суровая зима и Саладин был вынужден снять осаду, Конрад предпринял дерзкую попытку отвоевать Акру. И там он оказался в ловушке между безжалостной армией племянника султана Таки-ад-дина и бескрайним морем.
Сражение за сражением, поражение за поражением — и силы его армии истощились. Конрад понял, что в рядах солдат возникло недовольство и что он просто обязан восстановить утраченный войском боевой дух, пока его номинальное царствование не закончилось кровавым переворотом.
Поэтому прибытие армады крестоносцев должно было стать именно тем бальзамом, который излечил бы израненные души обессилевшего войска. Но когда сегодня утром маркграфа разбудил встревоженный, что-то бормочущий паж, его вдруг охватил страх. Он вышел на пляж, чтобы самолично лицезреть огромное количество военных кораблей, которые набились в гавань, и почувствовал, как по телу побежали мурашки. Как ни старался Конрад, он не мог отделаться от ощущения, что эта новая армия крестоносцев никакие не спасители и не союзники. Они — настоящие завоеватели, для которых законные притязания какого-то дворянина не значат ничего в сравнении с амбициями их собственного полководца.
