Иван Алексеев - Западня для леших
– Постой, братец, а уж не царя ли с опричниками ты сейчас обрисовал в точности?
– Царь волей Божьей на престол возведен, да патриархами церковными благословлен. Ежели есть в чем его грех, так он перед Богом и ответит. А без царя единого Русь снова под таким игом стонать будет, что и опричники мухами безобидными покажутся. И законы государственные, которые царь хотя бы внешне блюдет, они не на сходке воровской самым наглым да сильным негодяем навязаны, а древними обычаями священными от предков мудрых нам завещаны. За них рати неисчислимые людей русских полегли в века предшествующие! И ни немцам, ни басурманам наших обычаев не сломать, своих порядков не навязать. Мы – русичи, с народами большими и малыми, землю нашу испокон веков населяющими, свою жизнь блюдем и блюсти будем. Царь единый есть знамя народное, за которое бились и биться будут не щадя живота своего люди русские. Не важно, как имя его и сущность человеческая, важно, что олицетворяет он собой Русь единую и великую, за которую главную гордость жизненную я в сердце своем испытываю! А что ты мне взамен предлагаешь? Чем гордиться, что защищать, за что кровь пролить и в смертный час не дрогнуть? Во имя чего честь свою не посрамить? За алчность и корысть непомерную, что ли, жизнь положить?
– Это все, брат, рассуждения отвлеченные да возвышенные, попам и дьякам присущие. Божий суд нескоро проявится, а мне опричникам смердячим сейчас мстить надобно, иначе сам себя прокляну страшнее страшного да душу продам кому угодно, лишь бы они, гады, землю нашу не поганили! А тому, кто мне в этом помогать вызвался, до конца верность и преданность хранить буду.
Оба замолчали. Степа напряженно думал над последними словами брата, в которых легко читался намек, что брат намерен примкнуть, или уже примкнул, к некой разбойничьей ватаге, промышлявшей на Москве. Стражник, конечно же, слышал о лихом атамане по прозвищу Топорок, отменно владеющем плотницким оружием. Данное обстоятельство и известные приметы атамана (высокий рост, широкие плечи) вполне подходили к Трофиму. Степа также знал о недавнем весьма странном случае, когда на окраине Москвы шестеро опричников были убиты топорами и кистенями, то есть, вероятнее всего, – разбойниками, но при этом не ограблены. Теперь он мог найти разгадку сего происшествия. Кто же способен привлечь к себе в шайку известного атамана? Напрашивался лишь один ответ: Хлопуня. Что же теперь делать? Степа, как говорили про него и сами разбойники, был честным стражником. Он карал только наверняка уличенных в воровстве и злодействе, а без улики лишь предостерегал, но не трогал. Он никогда не предъявлял голословных обвинений даже Пафнутьичу, хотя точно знал, что перед ним – известный атаман по кличке Чума. Другое дело, если бы он застал его на месте преступления, тогда Степа не посмотрел бы на старую дружбу, а выполнил бы свой долг. Здесь же речь шла уже не о друге, а о родном брате. Естественно, Степану ни на миг не могла прийти в голову мысль повязать или выдать Трофима. Что же делать, как отвратить брата от неминуемой гибели от рук стражников и опричников или разбойников, не щадивших ни своих, ни чужих и убивавших по малейшему подозрению?
Степан глубоко вздохнул и спросил:
– Ну, а если, с ватагой своей промышляя, вдруг да наткнешься на стражника Степана, брата своего родного, долг службы исполняющего, как поступишь, брат? Я ведь лапки кверху не задеру, в сторону не отвернусь. Я разбойникам на своей земле спуску не давал и давать не буду!
– Не бойся, не наткнусь! Плотницкую слободку никто досель не трогал и трогать не собирается. А честного стражника Степана лихие люди стороной обходят, уважение к нему имеют за неподкупность и справедливость.
– Ишь оно как! Стало быть, я у воров и разбойников уважение заслужил… Ну, так ведь я не только в слободке долг свой исполняю. А вдруг да с тобой столкнемся где невзначай? – с болью в голосе почти выкрикнул Степан.
Трофим замотал головой, как будто отгоняя от себя страшное видение, стараясь подавить в зародыше саму мысль о том, что ему придется противостоять брату в смертельной схватке.
– Ты пойми, Трофимушко, не просто так ведь я болтаю, – Степан опять понизил голос почти до шепота, наклонившись над столом. – Намедни пришлось по общей тревоге в одной усадьбе злодейство карать, так вот и столкнулся я там со своим дружком старым по Туретчине, который тоже мне все клялся слободку стороной обходить, земля ему пухом! А прозывали его Чума.
Трофим вздрогнул, выпрямился.
– Так ведь Чума-то твой сам виноват: гордыня, говорят, в нем взыграла, и, не посоветовавшись с кем надо да разведку не проведя, налетел на усадьбу боярскую, за что и поплатился!
Степан при этих словах брата посуровел лицом. Врожденный инстинкт сыщика сразу же проснулся в нем, затмив на время все остальные мысли и переживания. Брат наверняка что-то знал и мог бы пролить свет на неясные обстоятельства нелепого налета Чумы на усадьбу, дорога из которой была перекрыта засадой поморов и предварительно не проверена разбойниками, не говоря уж о кошмарной резне, на которую Пафнутьич был ранее не способен.
– Послушай, Трофим, – медленно произнес Степа, тщательно выбирая слова. – Не стал бы я тебя выспрашивать, поскольку никогда доносчиком ты не был и не будешь. Но речь о друге моем бывшем идет, с которым плечом к плечу бились с басурманами на южных рубежах отчизны нашей. А что он по кривой дорожке потом пошел, так на то воля Божья и злоба человеческая была. Посему мне знать надобно: уж не подтолкнул ли его кто в западню смертельную?
– Да нет же, он сам, советами людей знающих пренебрегши, полез на рожон беспечно, а пока безобразия в усадьбе творил, тут стража и подоспела.
– Так стража налетела или засада там его ждала?
– Ну, уж этого я, братец, не ведаю. Ты сам, небось, лучше меня знать должон.
– Ладно, предположим. А что ему эти твои знающие люди могли присоветовать-то? Разведать окрестности тщательно? Так он не малец желторотый был, соображал, что к чему!
– Да нет, не в том дело, брат! Есть люди, знающие то, что другим не ведомо, замыслы противников своих насквозь видящие… Не все ж в страже московской, как ты, честные… А больше меня про это не спрашивай: сам же сказал, что не доносчик я!
Степан молча кивнул. Сопоставив его намеки с подозрениями дружинников и своими собственными, он твердо уверился в том, что кто-то из московской стражи действительно сообщает разбойникам сведения о расположении и передвижениях застав и засад.
– Ладно, Степушка, ужо светает. Негоже, чтобы кто подглядел, как я из твоей избы выхожу! – горько усмехнулся Трофим. – Видишь, уж и своего дома-то у меня нет, и встречу с братом должен я от людей скрывать… Пойду своей дорогой, месть злодеям проклятым чинить, иначе сам себе ненавистен буду!
