Венгерская вода - Сергей Зацаринный
– Не знаю, что за птица этот ваш дьякон, но, думаю, не зря на Русь именно его послали. Лопуху там делать нечего. С Алексием будут два сапога пара. Только один левый, другой правый. Этого Алексия я уже больше двадцати лет знаю. В Орде он не раз бывал. Без этого никак. Всякая власть от Бога. Потому хоть сто раз будь поставлен патриархом, а без ханского ярлыка будешь ты как шпынь ненадобный. И на Волыни обзаводились своими митрополитами, Ольгерд сейчас спит и видит своих православных к рукам прибрать. Все пустое. Белый клобук, он только до тех пор и ценен, пока один.
– Для этого патриарх, – поджал губы грек.
Злат махнул рукой, как на муху:
– Ваш патриарх из-под руки императора смотрит. А у вашего императора много ли войска или денег? Вот то-то и оно. Тот же митрополичий клобук у вас кто покупает? Как на торжище – кто больше даст? Князья. А ваш император разве папе не кланяется? Денег не просит, войска не просит? Чем расплатиться обещает? Вот то-то и оно.
Ромей не ответил. Лицо его стало мрачным.
– Чего скис? – рассмеялся Злат. – Скоро доберешься до Москвы, тебя утешат. Потому как там митрополит – сам князь. Начальники у него далеко: один в Царьграде, другой в Орде. А с татарами Алексий умеет ладить. К самой Тайдуле вхож и милостями пользуется. Да что зря воду в ступе толочь? Тебе Пердика все это лучше моего расскажет. А я добавлю от себя, чего и он может не знать. Думаешь, только у вас в Царьграде папежники торят дорожку к царскому сердцу? В Орде то же самое. И многие там ухо к ним клонят.
Ромей настороженно вытянул шею, боясь пропустить хоть слово. Доезжачий тоже уже не улыбался. Глаза его сузились, голос стал жестким:
– Я ведь не зря при ханском дворе числюсь, знаю, какие ветры дуют. Разговоры по углам еще с Узбековых времен идут про то, чтобы в христианскую веру податься. Сам понимаешь, кому это выгодно. Крестился – и в одночасье только одна жена осталась законная. Остальные так – полюбовницы досужие. А дети незаконнорожденные. Читай – уже не наследники. Когда такие кости на игральную доску бросают, сам понимаешь, какие ставки на кону. Сотни голов. И каких голов! – Он выдержал паузу и продолжил со значением: – Только ведь у этой монеты две стороны. Христиане тоже делятся. Так что будет тебе о чем поговорить с Алексием и Пердикой. Дунет ветер не туда, и признает хан верховенство папы. Монголам ведь наплевать. Они верят, что над всем одно Великое небо, а на земле власть – у кого сила. Мусульмане вон тоже именуют Джанибека султаном правосудным, защитником веры, только сам он превыше ставит древний закон Чингисхана. Последнее слово всегда будет за яргучи, который судит по Ясе.
Мне вспомнился рассказ дядюшки Касриэля, который некогда отправился в неведомую Орду, где правит этот поразивший его древний закон. А еще я подумал, что приближенный самого хана занимается сейчас моим делом вовсе не потому, что султан защищает права единоверца. Надо мной простер крылья покровительства этот неведомый древний закон, охраняющий чужеземного гостя.
Эта мысль диковинным образом сразу сняла тяжесть, лежавшую на моей душе все эти дни. Чувство, что я удаляюсь от привычного мира, в котором меня стерегли хорошо известные законы, в неведомый край, где я превращаюсь в беззащитную песчинку, подверженную суровым незнаемым ветрам, сменилось ощущением сопровождающей меня властной силы. Могущественной и справедливой. С которой было холодно, но спокойно.
– Алексий в Орде, как рыба в воде. Но и франки дело свое знают. Они ведь там тоже давно ошиваются. Божьи люди в тех местах гораздо раньше купцов объявились. И то сказать: купцов, всех этих генуэзцев или венецианцев, только на моей памяти уже два раза изгоняли. А монахов не трогали. Яса их охраняет. Трудно найти сейчас место, где их миссий нету. Да и хан к ним с уважением относится. Православные что? Великая мощь константинопольского императора ему известна – еще Ногаю ромеи кланялись и принцесс в жены слали.
– Внебрачных дочерей, – огрызнулся грек, – незаконнорожденных.
– А монголам все едино. У них нет законных или незаконных. Императорская дочь, значит императорская дочь. Я тебе зря, что ли, толковал про то, кому принятие христианства на руку? К чему это я тебе все говорю? Знаю, куда ты едешь и зачем. Знаю и что у твоих хозяев на уме – митрополитство во второй раз продать. Да подороже. Знаю и то, что торги будут нешуточные: уже от Ольгерда человек едет. Вижу, ты меня уже понял.
– Как не понять? Думаешь, нашим блеск серебра глаза застит? Я тоже этого боюсь. Не я один. Многие в Царьграде понимают, что митрополит должен в Москве сидеть. Или на крайний случай в Киеве, под татарской рукой. Только ты прав. Многие у нас сейчас смотрят на закат. На подножье папского престола. Им литовские дела ближе. Ольгерд ведь тоже не с пустыми руками своих людей присылает. Речь не только о серебре. Его тоже клонят к папе.
– Сейчас вам повезло. После чумы Тайдула сидит в Гюлистане. Место для посторонних малодоступное. Дворец вдали от городов. Его еще до чумы заложили на манер тех, что были у верховного хана и в Персии. Как мор пришел, оказалось хорошим местом, чтобы отсидеться от беды подальше. Да так там и остались. Туда папским монахам попасть трудно. А в Сарае они большую силу имеют. И ходы в Золотую Орду имели хорошие.
Было видно, что Злат не любил политики, потому что он снова ударился в воспоминания. Ромей не зря называл его монголом. Доезжачий хоть и был русским, но всю жизнь прожил в Орде. Родился в городке Укек, где в старые времена ханы держали монетный двор. Потом еще мальчишкой переехал с отцом, православным священником, в Сарай. Сейчас есть два Сарая, новый и старый. Старый стал расти, когда туда перебрался хан Тохта, чтобы быть поближе к Персии, с которой он тогда начал было дружить.
Дружба эта пошла на пользу торговле, а торговля наполнила город людьми и товарами. Как раз перед этим в персидских землях были смуты и гонения, то на буддистов, то на христиан, то на иудеев. Много их бежало за Бакинское море, к милостивым ханам улуса Джучи. Дядюшка Касриэль – один из них.
Город разросся за десятилетие, как опара на дрожжах. Даже когда потом Узбек
