Пони - Р. Дж. Паласио
Чалфонты отправили меня в школу в Розашароне, где никто не знал о моих особенностях и никто не считал меня «слабым на голову». И я преуспел там. У меня был замечательный учитель, который не уничижал меня за то, чего я не знал, и хвалил за то, что я знал. На учебу я набросился с энтузиазмом и жадностью, которых не ожидал от себя после уроков Вдовы Барнс. А еще к тому времени я хорошо усвоил, что людям не следует раскрывать то, чего они не поймут. О Митивале я никому не рассказывал. Он, разумеется, одобрял это. Мы держали нашу дружбу в секрете.
Когда у Десмонда и Дженни появились две дочери, я стал для них старшим братом. Вот как я вросся в их семью. Старшую дочь звали Марианна. Младшую – Эльза, но мы все называли ее Элси. Пока Элси была совсем маленькой, казалось, что она тоже видит Митиваля. Он вставал рядом с ее колыбелью и строил ей рожицы, а она расплывалась в беззубой улыбке и гулила. Мне нравилось наблюдать за этим – когда-то, когда я был младенцем, Митиваль так же веселил и меня. Однако по мере того, как Элси училась ходить и говорить, Митиваль начал постепенно исчезать сначала из ее видения, а затем и из ее памяти.
Честно говоря, чем старше я становился и чем больше людей появлялось в моей жизни, включая новых друзей, учителей, разнообразных знакомых, я все меньше и меньше времени проводил с Митивалем. По крайней мере, раньше наше общение было другим. В моих ранних воспоминаниях он всегда был там же, где и я, мы вместе играли в прятки или в догонялки в поле за конюшней, бросали камешки, прыгали через лужи и кружились на месте до тех пор, пока не падали на землю.
Теперь он реже посещал меня. Порой, возвращаясь домой после долгого дня в школе, я заставал его в моей комнате за чтением, и мы перебрасывались парой шуток и негромко смеялись. Иногда я видел его идущим по улице недалеко от меня, и тогда он встречался со мной взглядом и широко улыбался. А порой проходило несколько дней, когда я не только не видел его, но и не вспоминал о нем. Потом настал момент, когда я сравнялся с Митивалем по росту, и это было очень странно. Еще страннее я почувствовал себя, когда стал старше его. Ибо ему вечно будет шестнадцать, а я из мальчика вырасту в мужчину.
Митиваль отправился со мной, когда я поехал на Север продолжать образование в колледже. И Пони тоже. В отличие от Па, я не вырос высоким, у меня были средний рост и сложение. Мне нравилось думать, что мое тело сохранило компактность исключительно для того, чтобы я не стал слишком большим для Пони и мог продолжать на нем ездить. Марианна и Элси умоляли меня оставить Пони им, поскольку для них не было большей радости, чем покачиваться в седле на его спине, пока он парил над живописными полями за домом на холме. Но я не мог оставить Пони.
Вместо него я отдал девочкам своего вороного скакуна, того самого, на котором шесть лет назад уехал Па. Вообще-то, после ареста Роско Оллереншоу этот конь стал собственностью Американской банкнотной компании, но она подарила его мне в качестве награды за помощь в поимке одиозного фальшивомонетчика. Я назвал жеребца Телемаком, и обнаружилось, что у этого гиганта мягкий нрав. Девочки были в восторге от него.
3
День, когда я отправился в свое следующее большое путешествие, оказался труднее, чем я ожидал. В отличие от моего первого расставания с домом, на этот раз у меня было достаточно времени для подготовки. Кроме того, я стал старше и, хочется думать, мудрее, обзавелся подобающей одеждой, хорошим образованием и долгожданным ощущением принадлежности к миру. И, несмотря на все это, когда пришла пора уезжать в колледж, я почувствовал себя слабым и уязвимым. Почувствовал себя опять ребенком. Само по себе это не так уж плохо, поскольку в моем детстве, помимо лишений и одиночества, было и много чудесного. Но ко мне вернулось такое чувство, будто я снова брошен на произвол судьбы – как тогда, когда я, двенадцатилетний, готовился войти в Чащобу.
Мы попрощались на железнодорожной станции. Пони я поставил в вагон для перевозки лошадей, а затем вернулся на платформу к тем, кто провожал меня в колледж. Это были люди, ставшие моей семьей. Девочки плакали, цеплялись за мои руки и умоляли не уезжать. Я пообещал им, что вернусь на Рождество.
Шериф Чалфонт, который теперь щеголял пышными усами и бакенбардами, скрывшими его мальчишеские ямочки на щеках, обнял меня и похлопал по спине. Он велел почаще писать и сообщать обо всех нуждах и сказал, что будет скучать по мне и по нашим обстоятельным беседам.
Дженни нежно поцеловала меня в обе щеки и, благословив, шепнула на ухо:
– Твоя мама гордилась бы тобой, Сайлас. Гордилась бы тем, каким мужчиной ты стал. Я вот очень горжусь.
– Спасибо, Дженни, за всю доброту, которую я нашел в вашем доме.
Дженни отвернулась прежде, чем я смог увидеть ее слезы. Она не хотела, чтобы и я заплакал.
Однако кое-кто другой все-таки растрогал меня до слез, и человеком этим был не кто иной, как помощник шерифа Бьютимен. За эти годы мы с ним крепко сдружились. Он по-прежнему называл меня Заморышем и время от времени показывал мне язык, но я быстро узнал, что шериф был прав: Джек добрее, чем хочет казаться, и гораздо умнее, чем выглядит. Он отрастил волосы, чтобы прятать под ними покалеченное ухо, а сверху старательно прикрывал его кепи.
Когда мы прощались, он снял кепи, и стал виден большой шрам у него на лбу. Этот шрам остался у Бьютимена после боевого ранения несколькими годами ранее. Как только началась
