Конец осиного гнезда - Георгий Михайлович Брянцев
На столе стояла керосиновая лампа. Царил полумрак. Но, когда Фома Филимонович поднял огонек в лампе, стало светлее.
Как ни угрюмо было убежище старика, оно все же дохнуло на меня милыми домашними запахами, уютом и покоем. Самовар, прижавшийся к железной печке, пускал замысловатые ноты. Его труба пряталась в дверце лечи.
— А это моя наследница, — сказал Кольчугин.
Ко мне подошла тоненькая, стройная девушка с еще полудетскими чертами лица. Она подала мне маленькую горячую руку и назвала себя Татьяной. Пожимая ей руку и как-то неуклюже раскланиваясь, Криворученко так внимательно смотрел на девушку, что она смутилась.
У нее были чистые, доверчивые и немного печальные серые глаза. Природную, естественную грацию подчеркивало даже простенькое сатиновое платьице. Ткань от частых стирок до того проредилась, что казалась прозрачной.
Мне захотелось получше рассмотреть Семена. Я подвел его поближе к свету и вгляделся в обросшее курчавой бородкой и продубленное ветрами и морозами лицо. Мы долго трясли друг другу руки и в заключение крепко расцеловались.
— Тут, братцы, можете секретничать как хотите, — проговорил Кольчугин. — Тут нет никакой опаски, а если кто нагрянет… — Он подошел к комоду, сдвинул его с места, и мы увидели квадратную дыру в стене, — сюда ныряйте. Уж там, кроме меня, никто вас не отыщет. А если хотите одни остаться, то мы с внучкой откомандируемся.
Я решительно запротестовал и дал понять, что не собираюсь таиться ни от старика, ни от Тани.
Довольный, Фома Филимонович поставил на место комод, подошел к Криворученко, взял его за борт полушубка и спросил:
— Так это ты пароль Кондратию Филипповичу притащил?
— Я, Фома Филимонович.
— А кто сказал тебе?
— Командир отряда, товарищ Дмитрий. А лесник вам кланяться велел.
— Трофим?
— Да, Трофим Степанович.
— Видать, он тебя и с партизанами свел?
— Наоборот, партизаны с ним познакомили.
Таня сняла с самовара трубу, обтерла его тряпкой, продула и попросила деда поставить на стол. Но прежде чем Фома Филимонович успел приподняться, Семен быстро подхватил самовар и водрузил его на стол.
На столе появились фаянсовые кружки, чайник. Белая скатерть с синей махровой каймой, стираная-перестиранная, оживила скромную обстановку.
— Ты что, дедок? — удивленно спросил я, видя, что Таня расставляет тарелки. — Угощать собираешься?
— А как же! Чем богаты, тем и рады. Я же манил тебя в гости, — он подмигнул мне, — а ты все ломался.
— Напрасно, отец. Время дорого… Мы…
Старик взглянул на меня с таким укором в глазах, что я не окончил фразы. Видно, мало было радости у этих людей и давно не сидел за их столом близкий человек.
Я быстро сбросил пальто и сел за стол. Собственно, торопиться мне было некуда. Прошло всего сорок пять минут, как я покинул Опытную станцию.
Семен последовал моему примеру. Он отстегнул от поясного ремня флягу, выразительно посмотрел на меня и приладил ее, чтобы она не упала, к заварному чайнику.
Таня подала на стол большую сковороду с пузатыми, докрасна зажаренными карасями и солонку с крупной серой солью.
— Что это за надпись грозная красуется на вашем заборе? — спросил я Кольчугина.
— Это Таня смастерила, — ответил старик. — Туда, где такая вывеска, немцы в жисть ногой не ступят. Уж больно боятся они сыпняка. Пуще, чем черт ладана.
Мы рассмеялись выдумке Тани. Семен разлил спирт по кружкам, разбавил его водой, мы чокнулись и выпили. Таня, едва пригубив кружку, поставила ее на стол.
— На-тка, откушай карасика! — И старик подсунул сначала мне, а потом Семену по жирной, чиненной пшеном рыбине. — Знатная рыбешка! Все ребята свои выручают, подбрасывают.
22. Приключение в лесу под Пензой
Прикончив пятого карася, я вооружился карандашом, бумагой и быстро исписал целый листок. Это было мое первое донесение. Я отдал его Семену, и он молча кивнул.
Потом я спросил Семена:
— Кто у тебя радист?
— Раздушевный паренек шестнадцати годков и ростом с винтовку.
— Постарше не было?
— Да я этого ни на кого не променяю. Золото, а не парень! Был постарше…Я же дважды к вам прыгал…
— Как это — дважды?
— А так. Накрохина помните?
— Конечно.
— Так вот, первый раз я прыгал с ним.
— Ну… и в чем дело? Что ты тянешь?
— Да тут длинная история…
— Ну, ну, выкладывай!. Будете слушать? — спросил я хозяев.
И Фома Филимонович и Таня дружно закивали.
— Смотрите, — предупредил Семен, — минут пятнадцать украду у вас, но послушать стоит, не пожалеете.
Закурили. Семен пересел с топчана на табуретку и начал рассказывать «длинную историю».
— Погода в тот день стояла неважная. С полудня запуржило, задула поземка, а к вечеру закрутила метель. Я и Накрохин решиличто в такую погоду о вылете и думать нечего. Метет так, что за десять шагов трудно что-нибудь разобрать. И вдруг уже в полночь открывается дверь и входит в хату весь залепленный снегом известный вам майор Коваленко.
Отряхнулся он и говорит:
«А ну, собирайтесь и живо в сани! Поедем на аэродром».
Очень ветрено было, и, хотя лошадки старательно тащили сани, на дорогу к аэродрому мы затратили добрый час. Наконец добрались. И
