Коре Холт - Конунг. Изгои
Старик продолжал кричать:
— Отдай мое серебро до того, как поедешь в церковь!…
— У меня нет времени убивать тебя! — рявкнул опять конунг. — Я еду в церковь. Он схватил свой кошелек и швырнул его в голову старику, замок раскрылся и оттуда выпала горстка серебра. — Забирай это!
Старик не заставил просить себя дважды, он бросился в грязь и стал совать серебряные монеты себе в рот, он как будто ел серебро.
— Так куда я еду, в церковь или в лапы к дьяволу? — спросил у меня конунг.
— Ты едешь в Спротавеллир, хитрец, — ответил я и вскочил на другую лошадь.
— Не убивайте старика! — крикнул конунг страже. — Пусть живет, пока у меня не будет времени убить его!
Конунг был в такой ярости, что по ошибке вместо Спротавеллира поехал все-таки в церковь.
***Вот что я помню о Сверрире, конунге Норвегии:
Мы с ним обсуждали речь, которую он должен был произнести на Эйратинге.
— Очень важно, — сказал он, — лишний раз повторить, что конунг Магнус не сын конунга. Он сын дочери конунга и ярла и потому не имеет права именоваться конунгом. В этом нарушении закона повинен прежде всего архиепископ Эйстейн, поскольку он короновал Магнуса. Но последнего говорить не следует. Это может задеть архиепископа. А я не хочу его задевать.
Поэтому все нападки должны быть направлены против конунга Магнуса и его отца ярла Эрлинга. Я должен снова и снова повторять, что они сознательно нарушили закон, объявив конунгом страны того, кто не имеет на это права.
Не надо слишком подчеркивать, что я сын конунга. Я скажу это твердо, коротко и без лишних слов. Если я потрачу на это слишком много времени, всем покажется, будто я в этом сомневаюсь.
— Выпьешь пива? — спросил он.
— Я не пью, когда пишу, — ответил я.
Он сделал глоток и по бороде у него потекла пена.
— Я должен идти сегодня к службе? — спросил он.
— Нет, вместо тебя пойдет Бернард.
Он вздохнул с удовлетворением и осушил чашу.
***Вот что я помню о плаще конунга:
Конунг хотел одеться на Эйратинг так, как одеваются воины. Но сверху он собирался надеть красный плащ из валлийского сукна, который сможет одним движением сбросить с себя, когда его начнут чествовать. Он хотел предстать перед своими людьми одетым так же просто, как и они.
И тут оказалось, что в Нидаросе нет валлийского сукна. Во всех лавках, у всех купцов оно словно сквозь землю провалилось. Мы поняли, что горожане без большого восторга относятся к конунгу и его людям. Им хотелось поставить его на место.
Вильяльм попросил согласия конунга: он пойдет и достанет то, что необходимо.
— Нидарос не такой уж большой город, и я догадываюсь, где прячут сукно.
Но конунг не мог дать на это согласия.
— Плохо получится, если я поднимусь на холм тинга и позволю во имя закона провозгласить меня конунгом в плаще, который я добыл, нарушив закон. Едва ли закон можно истолковать так, что купцы не имеют права прятать то, что принадлежит им, и не продавать, если на то не будет их воли.
Мы заспорили, и мой добрый отец Эйнар Мудрый, который знал законы лучше многих из нас, сказал, что закон стоит на стороне конунга.
— Можешь не опасаясь послать Вильяльма за сукном, — сказал он.
— В любом случае я буду выглядеть смешным, — возразил конунг. — Люди станут смеяться, если я появлюсь в новом плаще и при этом будут знать, что мне пришлось отправить для этого к купцам самого предводителя моей дружины.
Сигурд из Сальтнеса сказал:
— Здесь в Нидаросе есть дом, где хранится столько сукна, что хватит, чтобы одеть небольшое войско.
— Где это? — хором закричали мы.
— В усадьбе архиепископа, — ответил Сигурд.
Он был прав, в усадьбе архиепископа хранилось много разного добра, было там, конечно, и валлийское сукно. Но конунг строго-настрого запретил брать что-либо оттуда, не мог же он нарушить свое слово, чтобы раздобыть сукна себе на плащ. Мы задумались, время шло, его оставалось все меньше и меньше, человек, который должен был сшить плащ, все еще ждал в конунговой усадьбе. Тогда мы впервые услыхали, что плащ будет шить мужчина. Но это был Леонард, ваятель, вытесавший из камня голову конунга Магнуса, тот, которого мы со Сверриром видели в церкви Христа. Леонард умел также шить нарядную одежду. Слух о том, что плащ конунгу будет шить мужчина, уже распространился по усадьбе. На дворе собралась толпа любопытных женщин, они кричали, что хотят взглянуть на конунга, когда с него будут снимать мерку.
Конунг засмеялся, вышел из покоя, позвал Леонарда, и тот пришел, чтобы снять с конунга мерку.
— Но сукна вы не увидите! — крикнул он женщинам. — Никто до Эйратинга не узнает, какого оно цвета!
Он весело помахал им и вернулся в дом.
— Где мы достанем это чертово сукно? — спросил он, садясь на почетное сиденье.
Тогда Сигурд из Сальтнеса вспомнил, что паломники, пришедшие с дарами в церковь Христа, принесли с собой штуку валлийского сукна. Он побежал и привел Рагнфрид. Она подтвердила: у паломников есть штука красного валлийского сукна, и они будут рады, если конунг примет его от них в дар.
— Это хороший знак, если я получу плащ в дар от паломников у раки конунга Олава Святого, — сказал Сверрир. — Ты позаботишься, чтобы жители Нидароса узнали об этом? — спросил он у меня.
— Бернард больше подходит для этого, — ответил я. — И поручений у него меньше, чем у меня.
— Я с удовольствием позабочусь, чтобы жителям Нидароса стало известно об этом, — сказал Бернард.
***Вот что я помню о бонде из Фросты и о девушке, которую собирались повесить:
Однажды к конунгу пришел бонд и привел с собой девушку, чтобы ее тут же повесили. Она была служанкой у него в усадьбе, и ее уличили в воровстве.
— Как же можно повесить такую красивую девушку, — сказал конунг. — Смотри, какая она сильная и ловкая. Используй ее на какой-нибудь работе. Не думаю, чтобы она стала опять красть.
— Она крадет все, как сорока крадет блестящие пуговицы, — сказал бонд. — И какой толк прогонять ее прочь, ведь тогда она будет красть у других. Я привел ее из Фросты, и она знает, что конунг повесит ее, когда она окажется у него в руках. По пути сюда я говорил всем встречным, что если новый конунг вешает всех воров и бесчестных людей, значит, он соблюдает наши законы.
— Но я не могу просто так повесить ее, — сказал конунг. — Может, она отказала тебе в твоих домогательствах и ты оговорил ее, чтобы отомстить ей. Ты воровала у хозяина? — спросил он у девушки.
— Да, — ответила она.
Она была красивая и статная, сильные плечи, руки, не боящиеся работы. Вешать такую девушку было жалко, но, с другой стороны, если б ее повесили, это было бы по закону.
