Поль Феваль - Черные Мантии
С колокольни Бонди послышались гулкие удары – время подошло к шести. «Орел из Мо № 2» скользил вперед вдоль зеленой прибрежной полосы, шагах в пятидесяти от упряжки резвых, привычных к тяге лошадей. Берег был усеян зрителями, пришедшими полюбоваться на «Орла», но палуба его, увы, была немноголюдна. Капитан Патю, облаченный в щеголеватый, но не лишенный воинственности мундир, трижды пересчитал в уме свою команду и, погрузившись в меланхолическое раздумье, пропустил мимо ушей вопрос, с которым обратился к нему один из пассажиров: скоро ли «Орел» прибудет в замок Буарено.
Следует заметить, что наружность любознательного пассажира респектабельностью не отличалась. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста и несуразного сложения: сверху хилый торс, а снизу непомерно развитые икры, обтянутые черными штанами и хвастливо выставляемые напоказ. Физиономия его, длинная и с мелкими чертами, была бы слишком заурядной, если бы не выражение простодушной спеси, делавшее ее приметной. Невзирая на жару, он был одет в плюшевый, сизого колера редингот, тесноватый и потертый на локтях; черный галстук свился в трубочку под жестким, на китовом усе, воротником невидимой рубашки, столь высоким, что дрябловатые щеки свисали по бокам, словно тряпочные. Мягкие матерчатые туфли на ногах и венчающая голову потрепанная серая шляпа довершали необычный наряд пассажира, желавшего попасть в замок. Держался он на удивление прямо, ходил, стараясь не сгибать коленей, и сладко улыбался дамам.
Да, на палубе «Орла» имелись дамы, и среди них – очень красивая молоденькая девушка болезненного вида. Синие глаза се под круто загнутыми черными ресницами, прелестно контрастирующими с белокурыми, нежного оттенка волосами, были печальны. Она только что укрылась под вуалью от назойливых любезностей двух непрошеных кавалеров и, уткнувшись в книгу, о чем-то удрученно размышляла. Туалет красавицы был очень скромен, а точнее, беден, но весь вид ее, от изящных ножек, обутых в грубоватые ботинки, до тонких кистей рук, затянутых в убогие перчатки, дышал таким достоинством и благородством, что даже отъявленный парижский ловелас навряд ли отважился бы подойти к ней с вольными речами. При упоминании замка Буарено она вздрогнула и подняла на говоривших повлажневший взор.
– Перевозчик, – окликнул задумчивого капитана пассажир в потрепанной серой шляпе, – вы вынуждаете меня к повторному вопросу: скоро ли это судно прибудет в замок господина Шварца?
Бравый навигатор, обветренный в штормах, случающихся и на малых водах, был до глубины души оскорблен подобным обращением.
– С кем вы разговариваете, любезный? – надменно осадил он пассажира.
Потрепанная шляпа ответила с учтивостью светского повесы, затевающего ссору:
– Можете не сомневаться – с вами. Не в моих привычках унижать других, но ваша грубость переходит все границы. Обращаясь ко мне, не сочтите за труд называть меня «господин Симилор» – тем более что мною выложены денежки за билет в вашей конторе.
Капитан, пожав плечами, повернулся к назойливому пассажиру спиной, раскурил сигару и принялся расхаживать по палубе. Пассажир последовал за ним, но прежде чем пойти на новый приступ, снял шляпу, обнажив землистого цвета лоб с белесыми, слипшимися в сплошную массу волосами, похожими на приклеившийся к черепу носовой платок.
– Перевозчик, – с преувеличенной любезностью отчеканил господин Симилор, – да будет вам известно, что я, собаку съев на танцевальном деле, о чем свидетельствуют многие дипломы, на досуге упражнялся в фехтовании и намерен проучить вас за непочтительное отношение к артисту.
Рослый капитан, крепыш по виду, чуть было не вспылил, но тут же взял себя в руки, вспомнив про вверенный ему высокий пост.
– Любезный, – сказал он, понижая голос, – у пассажиров ушки на макушке, давайте обойдемся без скандала. Вы обозвали капитана перевозчиком, и я готов сразиться с вами за честь мундира. В ближайшие два дня вы сможете меня найти либо в Мо – днем я в конторе, а вечером в отеле, либо в Париже, в кабачке «Срезанный колос»: дойдете до бульвара Тампль, знаете, где Ла Галиот? Так вот, чуть позади.
– Прекрасно, перевозчик! – важно промолвил Симилор, водружая шляпу на голову. – Ждите трепки.
– Посмотрим кто кого – завтра будет день!
Простенькие слова, вырвавшиеся у капитана в ответ на последнюю угрозу, как громом поразили задиристого пассажира в серой шляпе. Он побледнел, потом залился краской, бесцветные его ресницы часто заморгали, точно в глаза ударил яркий луч света, изумление, смешанное с ужасом, смело с его лица апломб. Он хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова, хотел рвануться вслед за удалявшимся капитаном, но ноги накрепко приросли к палубе – господин Симилор был насмерть перепуган.
Многие из вас наверняка слыхали о словах, подобных талисману, затаивших под неказистой оболочкой не всем понятный смысл. Обычно ими пользуются как паролем – конспираторам без таких слов не обойтись. Однако ни элегантный капитан, ни Симилор в своих затейливых обносках на заговорщиков отнюдь не походили. Но разве можно доверяться внешности в таких вопросах? Стиль сам по себе ничего не значит. Так или иначе, обычные слова – завтра будет день – набатом отдавались в ушах взбудораженного Симилора.
«И этот тоже греет руки! – мысль, шевельнувшаяся под серой шляпой, была тревожна и вызвала новый приступ страха. – Подумать только, в Париже шагу нельзя ступить, чтоб не споткнуться о кого-нибудь, кто греет руки!»
Симилор не без оснований называл себя артистом. Было время, когда он думал разбогатеть, давая платные уроки танцев, но ни принцы, ни бароны среди его учеников не попадались, а на вояках да гризетках мудрено сколотить состояние. Он отказался от артистической карьеры и решил попробовать себя в «делах». Бывшего артиста обуревали честолюбивые мечты, он широко размахивался в своих грезах: неограниченный кредит в ресторане «Гран-Вэнкер», вожделенный балкон в театрике на Монпарнасе, приличное жилье за триста франков. Столь неумеренные притязания могут завести куда угодно.
Хотя рождение его было окутано покровом тайны, Симилор не исключал наличия в себе благородной крови, унаследованной по материнской линии, ибо фамилия его явно смахивала на кличку; впрочем, он лелеял гордую надежду сделать ее знаменитой. Каким образом? История об этом умалчивает. Аристократ в душе, он тем не менее умел взглянуть на жизнь глазами реалиста и не гнушался трудового заработка, даже самого ничтожного: опускал подножки у карет за чаевые, торговал буклетами и контрамарками, по ночам расклеивал афиши, а то и за небольшую мзду простаивал в очередях у театральных касс или подлавливал приезжих англичан, чтобы свести их в злачное местечко. Но мало-помалу он стал съезжать с трудовой и, как говорится, честной колеи, принявшись тайком о чем-то хлопотать, причем весьма усердна. О чем? Секрет.
