Константин Гурьев - Архив Шамбала
Сияние становилось все сильнее, тело — мощнее, а картинки мчались все быстрее.
Вдруг сияние погасло и мир исчез.
Некоторое время Льгов сидел неподвижно, не испытывая ничего. Первое, что он увидел, были часы. Миновало меньше минуты…
— Это невероятно, — прошептал Льгов. — Это просто невероятно! Как вы это делаете?
— Сейчас я мог бы рассказать почти всю историю вашей жизни, Владимир Евгеньевич, но не стану этого делать. Думаю, вы мне и так поверите.
Учитывая влияние, которое Гомбоев к тому времени уже приобрел в Санкт-Петербурге, в его обещание найти следы прадеда и чёрлёнга стоило поверить. Однако, как и у всякого человека, поднимающегося над обыденностью, у Б аира имелись не только друзья, но и враги.
Спустя некоторое время возле одного из питерских мостов нашли его сотовый телефон и часы. Все обшарили, но трупа не обнаружили. Его разыскали только через два года, опознали по зубам. Видимо, убивали медленно, стараясь что-то выведать. Впрочем, может быть, просто хотели узнать номера банковских счетов. Времена-то какие!..
Весь бизнес Гомбоева перешел к его недавним врагам, а сопровождающие всюду парни тоже исчезли…
Льгов закончил свой рассказ как раз к тому моменту, когда электричка уже готовилась к отправлению.
Корсаков, уже поставив ногу на подножку электрички, спросил:
— Кто вы?
Льгов пожал плечами.
— Старик.
23. 2011, январь
Расшифровка телефонного разговора между фигурантом «Очкарь» и Суровикиным.
«Очкарь»: Кто тебе сказал, что он на Лесной? Мы тут, его нет.
Суровикин: Как ты проверил?
О: (С издевкой.) Внешним наблюдением.
С: Не может быть!!! Он сейчас там, телефон работает, разговаривает.
О: Координаты???
С: Отслеживаем…
С: Дом номер…
О: (После паузы.) Ну, подъехали, смотрим все вместе. Нет тут никого.
С: Внимательно проверьте, осмотрите все. (После паузы.) Проверьте подъезды, может, он в подъезде задницу греет!
О: Тут подъезды все закрываются, с домофонами.
С: (Возмущенно.) Тебя учить, что ли???
О: Ладно, убедил. Сейчас проверим.
О: (Через 5 минут.) Нет никого… Погоди… Блин…
С: Что?
О: Ничего. Приеду, расскажу. Сворачиваемся. Будь на связи!
С: Не понял?
24. Подмосковье. Пятница
Дорога Корсакову нравилась. Широкая, просторная, она шла через лес и меняла свое направление деликатно, будто вежливо огибая неудобные места и помехи.
Поначалу, простояв минут десять на станции, он замерз и разозлился: играю тут в шпиона, зад отмораживаю! Потом, разогревшись от ходьбы, успокоился, тем более что рассказ Льгова убеждал больше других известий и свидетельств. Что-то во всем этом было, надо лишь понять — что!
Нужный ему дом Корсаков нашел сразу: описание и инструкции Льгова были очень точны. Он постучал в ближний ставень, уверенный, что ждать придется долго, но почти сразу же в сенях что-то скрипнуло, потом широко распахнулась дверь и старческий голос спросил:
— Кто?
— Гуцул тут живет?
— Я — Гуцул, а ты кто?
— Привез вам привет, — не стал затягивать Корсаков, и был зван в дом.
Там, при свете рассмотрели друг друга. Перед Корсаковым стоял старик лет восьмидесяти, сморщенный, но с глазами молодыми, пытливыми.
— Вот вам, — Игорь протянул хозяину дома часы.
— От Володи, стало быть, — сразу признал хозяин и протянул руку. — Ну а я и есть Иван Богданович Гуцул. А тебя как звать-величать?
Имя Корсакова он произносил без мягкого знака на конце, «г» — с придыханием, и имя «Игорь» в конечном счете, переплавилось у него в «Игора», а точнее, в Егора.
— Чаю хочешь, Егор? С травами. Или с дороги? — он провел пальцем по шее.
— Это — нет, — повторил Корсаков движение Гуцула. — А чаю с удовольствием. Мята есть?
— Ишь ты! — восхитился Гуцул. — Разбираешься.
И начал шаманить возле плиты.
— Нам с тобой спешить некуда. Что-то я машины не слышал. Ты на велосипеде, что ли? — вроде как пошутил Гуцул.
— Я? Я на электричке, — удивился Корсаков.
— Ну, а новая электричка только утром будет, не раньше. Так что времени у нас много. Пока я чай готовлю: введи в курс дел, расскажи, зачем пожаловал.
Корсаков еще только готовил первую фразу, когда Гуцул снова заговорил:
— У тебя с Володей-то какие дела?
«Ну, так проще будет», — подумал Игорь и начал свой рассказ с самого приезда в Питер.
— Вот так и получилось, что у нас с вашим товарищем общие дела появились.
К этому времени они уже успели выпить по стакану ароматного чая с сушками и медом.
— Интересно, — заключил Гуцул. — Я-то сам об эти бумагах узнал и часть их увидел своими глазами только в конце шестидесятых. Меня, видишь ли, часто считали украинцем из западных областей. Гуцулыцина-то все-таки там и находится. Слышал такую песню «Гуцулка Ксеня, я тоби на трембите лишь одной в целом свите расскажу про любовь»? Хорошая песня, красивая. Так вот меня как западного украинца долгое время к серьезным делам на работе не подпускали, хотя знали, что родился я под Омском, а в Сибирь переехали еще мои деды, которые с той поры в украинских краях и не бывали. Ну, в общем, так вот было, ага. А потом в органах началось обновление и стали собирать верных людей, уже без этих… этнических запретов. До той поры я и не предполагал, что дела двадцатилетней давности могут оказаться такими важными и опасными.
Гуцул снова занялся чаем. Кружась возле плиты, спросил через плечо:
— Ты давно этим-то занимаешься?
Молчание Корсакова он понял по-своему, сел к столу:
— Ты, Егор, пойми, если ты от Володи Льгова, да еще и часы показал, значит, проверять тебя я не стану. А вопрос я задал для того, чтобы определить, сколько ты уже знаешь, чтобы не повторяться. Хоть времени у нас с тобой много, а терять его все равно негоже.
«Резонно», — отметил Корсаков про себя, а вслух попросил:
— Лучше, я буду вопросы задавать, а уж вы сами смотрите, о чем говорить, добро?
— Ну, давай, — согласился Гуцул. — Только чаю налью.
— Мне удалось узнать, что в двадцатые годы продолжались работы по изучению каких-то таинственных методов воздействия на человеческий мозг. Работы эти были начаты давно, еще до революции, но велись, можно сказать, кустарно. Знаю, также, что в основе их лежали методики тибетских монахов. Считалось, монахи обладают неким сокровенным знанием, которое передано им прямо из космоса, — Корсаков пожал плечами, будто желая сказать «сам-то я не верю в такую чепуху, но ведь говорят…».
