Саймон Скэрроу - Орел-завоеватель
— Налево, за мной! — выкрикнул Катон, увидев отчаянно напиравших на варваров парней с соседнего транспорта.
Его центурия, тесня врага, выбралась на покрытую притоптанной травой почву и стала смещаться влево, к своим. Все это время бритты яростно молотили по римским щитам мечами, топорами и копьями. Не все удары удавалось отбить — воин, дравшийся рядом с Катоном, вдруг вскрикнул и вывалился из шеренги: зазубренное копье пробило ему икру. Злорадно повернув древко, бритт вырвал свое оружие из врага вместе с изрядным куском его плоти. Римлянин истошно взвыл, но тут же смолк под градом обрушившихся на него ударов. Центурия сомкнулась, мгновенно ликвидировав образовавшуюся брешь, и опять стала сближаться со своими. Постепенно различные группы высадившихся порознь римлян подтянулись друг к другу, пока наконец не сформировался прочный боевой строй из четырех или пяти сотен человек. Однако бритты налетали этот строй тысячами, отчаянно стремясь сбросить захватчиков обратно в реку.
— Держись, ребята! — кричал Катон снова и снова, без устали вонзая острую бронзу в торсы и лица врагов, как только у него появлялась такая возможность.
Щит его содрогался под их мощными ударами, однако это свидетельствовало лишь о военном невежестве варваров, в большинстве своем необученных ополченцев, которые, при всей их отваге и силе, дрались как придется и лупили куда попадет. Другое дело, что недостаток умения бритты имели возможность возместить за счет своего численного превосходства, и, хотя земля была усеяна телами убитых и раненых соплеменников, они продолжали атаковать с почти демонической одержимостью. Создавалось впечатление, будто они находятся под властью колдовских чар, что, возможно, не расходилось с действительностью. За спинами рвущихся в битву бриттов Катон приметил разбросанные кучки причудливо одетых людей со всклоченными бородами и молитвенно вскинутыми руками, пронзительно выкрикивавших какие-то дикарские заклинания или проклятия. Холодок пробежал по спине Катона, когда он понял, что это, должно быть, и есть те самые таинственные друиды, рассказами о которых в Риме пугали детей.
Впрочем, времени у него хватило лишь на беглый взгляд.
О друидах тут же пришлось забыть, ибо ему пришлось иметь дело с новой проблемой.
На шестую центурию внезапно накинулся отборный отряд бриттов, вооруженных и обученных гораздо лучше большинства их соплеменников. Легионеров стали теснить назад к реке. Несколько бойцов Катона полегли сразу, другие стали терять равновесие, оскальзываясь на влажной почве, и сплошная стена щитов начала распадаться. Прежде чем Катон, заметив опасность, успел сплотить строй, он боковым зрением приметил движение справа и, повернувшись, едва успел сфокусировать глаза на ощерившейся физиономии дикаря. В следующее мгновение варвар сшиб его с ног, и оба противника покатились по отмели.
Перед глазами Катона вспыхнуло солнце, рассыпались сверкающие брызги, а потом мир потемнел. Вода наполнила его рот, он начал задыхаться. Бритт навалился на него сверху, подбираясь к горлу, в то время как Катон, выронив меч и щит, вцепился в плечи врага, пытаясь таким образом вытянуть себя из воды, где (что отстраненно удивило его) не было слышно звуков сражения, то есть царила почти абсолютная тишина. Варвар, могучий и мускулистый, одолевал, однако отчаяние придало уже задыхавшемуся юноше сил. Нашарив вслепую лицо противника, он изо всех сил ткнул пальцами в его глаза. Хватка ослабла, и Катон рывком, с плеском выдернул голову из воды, жадно хватая ртом воздух. Он продолжал давить варвару на глаза, и тот, взревев от боли, схватил Катона за запястья, а потом инстинктивно обрушил на него свой кулак. Пришедшийся по щеке удар был так силен, что в глазах у юноши потемнело, и он снова оказался под водой. А сверху на него опять навалился варвар.
Ну все, мелькнуло в сознании Катона, это конец. Казалось, голова его вот-вот лопнет, и как он ни бился и ни извивался, все было безрезультатно. Меньше чем в локте от его расширенных глаз серебрилась поверхность воды. А над ней простирался спасительный воздух, но с таким же успехом расстояние до желанного глотка жизни могло составлять целую милю. Последняя мысль Катона была о Макроне, о том, что, увы, ему так и не удалось по-настоящему отомстить за него. Потом вода сделалась красной, и солнечный свет потускнел от густого облака крови. Руки бритта по-прежнему сжимали его горло, но появилась и третья рука. Она вошла в воду, нащупала ремни доспехов и бесцеремонным рывком вытянула юношу на ослепительный солнечный свет. Лицо Катона прорвало подернутую красной пленкой поверхность воды, горящие легкие наполнились воздухом. Потом он увидел тело бритта. Голова варвара была почти отсечена, лишь какие-то мускулы и сухожилия крепили ее к телу.
— Все в порядке? — спросил легионер, продолжая удерживать его за ремни, и Катону, еще не восстановившему дыхание, удалось лишь кивнуть. Маленькая горстка легионеров шестой центурии сомкнулась вокруг них, отражая удары ближайших бриттов.
— Мой меч?
— Вот он, командир. — Легионер выудил оружие из воды. — Славный клинок. Тебе следует его беречь.
Катон кивнул:
— Спасибо.
— Не за что, командир. Центурия не может позволить себе терять в день по центуриону.
Тряхнув в последний раз головой, чтобы прояснить сознание, Катон поднял щит, принял меч и, оглядевшись, понял, что битва утратила первоначальное ожесточение. Первый порыв неистовой жажды крови иссяк, усталость начала брать свое, и теперь уже ни бритты, ни римляне, похоже, не стремились к мученической кончине. На некоторых участках схватка замерла вовсе: группы противников замерли с оружием наготове, выжидая, когда неприятель сделает первый шаг. Потом юноша посмотрел за реку и увидел, что посадка второй партии легионеров на транспортные суда почти закончилась.
— Парни, ждать осталось совсем недолго! — крикнул он своим и зашелся в кашле. — Подмога уже на пути сюда.
В следующий момент до его слуха донесся стук боевых механизмов триремы, и он, проследив за полетом метательного снаряда, увидел, что к берегу приближается свежий дикарский отряд. В центре колонны двигалась разукрашенная слишком пышно, даже по варварским меркам, великолепная колесница, на которой стоял рослый вождь с длинными струящимися русыми волосами. Воздев копье, он возгласил какой-то призыв, и его люди ответили дружным гортанным ревом. В их одеяниях и том высокомерном презрении, с каким они игнорировали обстрел с триремы, было что-то пугающе знакомое.
— Не те ли это ублюдки, что налетели на нас прошлой ночью?
