Максим Кисляков - Раскаленная броня. Танкисты 1941 года
– Что здесь происходит?
Офицер щелкнул каблуками и вскинул руку к козырьку. Майор бросил взгляд на офицера, на петличках которого блеснули две молнии Ваффен-СС и пара ромбиков серебра. Майор недовольно цокнул.
– Гауптшарфюрер Шранке, господин майор, – нехотя произнес эсэсовец, кивнул на женщину. – Необходимая работа с населением.
– Вижу, что за работа у вас… Кто такая и в чем вина?
– Еврейка, господин майор, – с кислой миной продолжает говорить Шранке. – Задержана при попытке пробраться на продовольственный склад. Возможно, диверсантка.
Майор внимательно посмотрел на всхлипывающую женщину, разодранное платье оголило грудь, сквозь кожу выпирают ребра, одна нога наспех обмотана окровавленной тряпкой. Майор усмехнулся.
– Она такая же диверсантка, как я Марлен Дитрих. А зачем такой скорый суд? Не лучше ли допросить, например?
Эсэсовец сморщился.
– Вы, очевидно, не расслышали, господин майор. Она еврейка. И подозревается в диверсии.
Майор недовольно мотнул головой. Эсэсовец зло ухмыльнулся, обнажил зубы. Кивком указал на петличку с молниями.
– Работа с населением – это наша компетенция.
– Послушайте, как вас там?
– Шранке, – продолжая отчего-то ухмыляться, произнес эсэсовец, – гауптшарфюрер Шранке.
– Так вот, гауптшарфюрер Шранке, после ваших таких работ с населением нам начнут в спины стрелять! И не только! Вы тут постреляете, пошумите, а мы получим недовольное население и в итоге партизан. Так что прекратите эти излишние издевательства.
Майор буквально прожигает взглядом Шранке, однако тот лишь опустил глаза. Майор добавил громче, в голосе скользнул металл:
– Это приказ, гауптшарфюрер!
Наконец Шранке жестом приказал солдатам опустить винтовки, женщина, все еще цеплявшаяся за стену, наконец брякнулась в пыль как подкошенная, свернулась калачиком и беззвучно зарыдала.
– Вот так, – удовлетворенно произнес майор. – И прекратите эти ваши методы, повторяю!
– Вы же понимаете, господин майор, у нас есть конкретные приказы.
Майор отмахнулся.
– Послушай, Шранке, я, майор Хубе, приказом командования назначен ответственным за этот район. И без моего ведома здесь не то что расстрелов, даже ругани не будет с местными! – Майор сделал паузу, заглянул в глаза гауптшарфюреру, тот отвел взгляд. Хубе хмыкнул и продолжил: – Задержали? Подозреваете в чем-то? Прекрасно! Ведите в комендатуру и разбирайтесь! Нечего самосуды устраивать.
– Слушаюсь, герр майор! – вновь щелкнул каблуками эсэсовец и отдал честь, но тут же добавил: – Но я буду жаловаться моему непосредственному начальнику.
– Да жалуйся, куда хочешь, – устало бросил майор. Он повернулся к двум солдатам, которые так и стояли позади женщины, готовые при случае стрелять. – А вы чего застыли? Вольно! – Солдаты тут же вытянулись в струнку, приклады винтовок ударили в землю возле сапог. Майор вновь повернулся к эсэсовцу, тот стоит с кислой миной, будто глотнул уксуса, и отводит глаза. – Приведите женщину в порядок и отведите ее в комендатуру. Скажете, майор Хубе приказал!
– Может, ее еще переодеть и накормить прикажете? – язвительно бросил вслед майору эсэсовец. Майор остановился и медленно повернулся, глаза горят яростью и неприязнью.
– Если нужно будет – прикажу, – сквозь зубы процедил майор. – Это я запросто!
Гауптшарфюрер не выдержал пристального взгляда майора, глаза виновато потупились, он нехотя отдал честь и кивнул солдатам, те с готовностью подскочили к женщине, схватили ее за подмышки, она вскрикнула. Майор кивнул, развернулся и направился к колонне солдат, что продолжали получать порцию горячего супа. Внезапно он остановился и бросил через плечо:
– Дайте ей воды!
Эсэсовец ничего не ответил, поправил фуражку и направился к немецкой комендатуре, солдаты двинулись за своим офицером, поддерживая ослабшую женщину, та еле двигала босыми ногами. Эсэсовец свернул за угол, где уже красовалась вывеска черным по белому на немецком «Центр города. Комендатура».
Флориан проводил взглядом майора, тот недовольно что-то пробормотал, вернулся к полевой кухне и принял у удивленного повара котелок с дымящимся супом.
– Не успели прийти, как уже устроили, понимаешь, – недовольно проговорил майор и принялся с жадностью поглощать суп.
Флориан тоже опустил ложку, зачерпнул погуще и со вкусом втянул в себя. Но тут же сморщился – суп безнадежно остыл.
14
Группа в камуфляже пробирается друг за другом по еле заметной лесной тропинке. Шагнешь в сторону – и тут же утонешь в густом кустарнике. Семен оступился было и затрещал ломаемыми ветками и сухостоем, как лось во время гона. Тут же получил капитанский приказ смотреть под ноги. Так и идут солдаты друг за другом. Старик держится сзади. Игорь краем глаза видит, как он озирается, едва слышно кашляет в кулак.
Вскоре кончилась и тропа. Отряд замедлил ход. Куда ни ступи – тут же трещит сушняк. Приходится продираться едва ли не на цыпочках. Капитан шепнул, что неподалеку могут быть армейские патрули.
– Человек, может, и не услышит ничего, но вот патрульные собаки точно учуют чужаков. Тогда пиши пропало. Сначала кинутся злобные псы, а потом и немчура подключится. Короче – не выживет из нас никто. Проходили – знаем!
– А как же знаете, товарищ капитан? Бывали и все же выжили?
Капитан остановился, глянул через плечо и тут же уперся взглядом в добродушное лицо Семена, рот растянут в улыбке.
– Я бы на твоем месте не зубоскалил, старший сержант, а смотрел в оба! – Капитан повернулся к Игорю. – Ну и дисциплинка у тебя, лейтенант.
– Это от волнения, товарищ капитан! – поспешно ответил Игорь и тут же наградил тычком в бок Семена. Горобец ойкнул. Капитан хмыкнул и двинул дальше. Под ногами вновь чуть слышно захрустел сухостой.
Отряд миновал краем небольшое болотце, вышел на луг. Пришлось ползти. Или, как выразился Семен, – «пузо брить». К своему удивлению, в камуфляже Игорь ощущал себя вполне комфортно – мягкая ткань не сковывала движений, как это может делать танковый комбинезон. Одно плохо – быстро намокает. Капитан почти сразу оторвался, будто не по-пластунски ползет, а шагает быстрым, бодрым шагом. И тяжелый ППШ ему не помеха. Танкисты сразу отстали – слышалось дружное кряхтение. Старик, напротив, не хоронился, шел как идется. Даже стал что-то насвистывать себе. Оно и понятно – его каждая собака наверняка уже знает.
Луг остался позади. Впереди – редкий перелесок. Вечернее солнце путается в кронах деревьев. Сразу за деревьями стелется проселочное дорожное полотно, метрах в трехстах оно обрастает асфальтом и бежит ровной лентой меж возвышающихся деревянно-каменных строений, наверху покатые треугольники крыш. Печные трубы дымят сизым дымком.
