Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14
— Напротив, я много раз слышал нечто совершенно противоположное, — отвечал Джулиан, — и не далее, как минуту назад, напомнил вам, что вы были его другом.
— Да, это так, и во время моего благополучия, а его несчастья, я желал и имел возможность доказать ему мою дружбу. Теперь настали другие времена, и обстоятельства переменились. Человек миролюбивый и безобидный, идущий по стезе закона, мог ожидать от своего соседа, ныне, в свою очередь, облеченного властью, такого покровительства, на какое вправе рассчитывать все подданные одного государства даже от людей совершенно посторонних. И что же? Я, имея при себе законное королевское предписание на арест, преследую убийцу, обагренную кровью моего близкого родственника. В подобном случае я имею право обратиться за помощью к любому вассалу. Мой сосед, как человек и как мировой судья, обязанный с готовностью поддержать законные действия, как благодарный друг, обязанный уважать мои права и мою личность, становится между мною, мстителем за кровь, и моей законною пленницей, бросает меня на землю, подвергая опасности мою жизнь и — по крайней мере в глазах людей — оскорбляя мою честь; и под его защитой мадианитянка, подобно орлице, достигает гнезда, которое она свила себе на омываемых волнами утесах, и остается там до тех пор, пока золото, внесенное по приговору суда, стирает всякое воспоминание об ее преступлении и расстраивает планы мести, к которой взывает память о лучшем и храбрейшем из мужей. Но, — добавил он, обращаясь к портрету Кристиана, — ты еще не забыт, мой белокурый Уильям! Мщение, которое преследует по пятам твою убийцу, медленно, но верно!
Наступило молчание, которого Джулиан Поверил, желая узнать, к чему клонит майор Бриджнорт, не стал прерывать. Через несколько минут последний продолжал:
— Обо всех этих предметах я вспоминаю без горечи — поскольку они касаются моей особы; я вспоминаю о них без гнева, хотя они и послужили причиной моего изгнания из дома, где жили мои отцы и где нашли свое успокоение мои земные радости. Но дела, касающиеся общественного блага, посеяли семена нового раздора между вашим отцом и мною. Кто деятельнее всех исполнял роковой эдикт, данный в черный день святого Варфоломея, когда сотни проповедников слова божия были отлучены от домашнего очага и алтаря, изгнаны из церквей и приходов, чтобы уступить место мошенникам и чревоугодникам? Когда несколько преданных истинной вере слуг божиих собрались, дабы поднять упавшее знамя и еще раз выступить за правое дело, кто усерднее всех препятствовал их планам, кто поспешил их разыскивать, преследовать и брать под арест? Чье горячее дыхание чувствовал я за своею спиной, чей обнаженный меч сверкал вблизи меня, когда я, подобно вору, пробирался под покровом ночи в дом отцов моих? Джефри Поверила, вашего отца! Что станете вы отвечать теперь, как сможете согласить все это со своими желаниями?
В ответ Джулиан мог лишь сказать, что обиды эти — давние, нанесенные когда-то в порыве горячности, и что христианская любовь не позволяет майору Бриджнорту питать злобу, когда открыт путь к примирению.
— Довольно, молодой человек, — отвечал ему Бриджнорт, — вы не знаете того, о чем говорите. Прощать личные обиды — весьма похвально, это наш христианский долг, но нам не велени прощать оскорбления, нанесенные долу веры и свободы; мы не вправе даровать прощение и пожимать руку тем, кто пролил кровь наших братьев.
Он опять взглянул на портрет Кристиана и, помолчав несколько минут, словно боясь дать волю своему возмущению, смягчил голос и продолжал:
— Все это я говорю вам, Джулиан, чтобы показать, сколь невозможен в глазах мирянина тот союз, которого вы желаете. Но небо порою открывает путь там, где человек не видит никакого выхода. Ваша мать, Джулиан, хоть и не познала истины, но, говоря языком света, одна из лучших и мудрейших женщин; и провидение, даровавшее ей столь прекрасный облик и вложившее в нее душу столь чистую, сколь возможно при первородной слабости низменной природы нашей, надеюсь, не потерпит, чтобы она до конца дней своих оставалась сосудом гнева и погибели. Об отце вашем я не скажу ничего — он такой, каким сделало его время, пример других и советы его надменного священника; скажу только, что я имею над ним власть, и он бы давно уже ее почувствовал, если бы в его Доме не было существа, которое должно будет страдать вместе с ним. Я не хочу вырвать с корнем ваш древний род. Хоть я и не одобряю вашу похвальбу фамильною честью и родословной, я не желаю их истреблять, подобно тому как не стал бы разрушать заросшую мохом башню или рубить старый дуб — разве лишь с целью выпрямить дорогу для удобства жителей округи. Итак, я не питаю вражды к униженному дому Певерилов, напротив, я уважаю его в его падении.
Он еще раз умолк, как бы ожидая ответа Джулиана, Однако, несмотря на пыл, с которым молодой человек добивался своей цели, он был воспитан в высоком мнении о знатности своего рода и в похвальном чувстве почтения к родителям и потому не мог без досады слушать некоторые выражения Бриджнорта.
— Дом Певерилов никогда не был унижен, — возразил он.
— Если бы вы сказали, что сыны этого дома никогда не признавались в своем унижении, вы были бы ближе к истине, — отвечал Бриджнорт. — Разве вы не унижены? Разве вы не состоите прислужником при высокомерной женщине и компаньоном при пустом юноше? Если вы оставите этот остров и явитесь к английскому двору, вы убедитесь, какое уважение будут там оказывать древней родословной, ведущей ваш род от королей и завоевателей. Грубая, непристойная шутка, развязные манеры, расшитый плащ, горсть золота и готовность проиграть ее в карты или в кости продвинут вас при дворе Карла лучше, чем древнее имя вашего отца или рабская преданность, с которой он жертвовал кровью и состоянием за августейшего отца нынешнего монарха.
— Это более чем вероятно, — сказал Певерил, — по двор — не моя стихия. Подобно моему отцу, я стану жить среди своих людей, заботиться о них, решать их споры…
— Воздвигать майские шесты и плясать вокруг них, — перебил его Бриджнорт со своею мрачною улыбкой, которая вспыхивала на лице его подобно тому, как в окнах церкви отражается факел могильщика, запирающего склепы. — Нет, Джулиан, теперь не такое время, когда можно было бы служить нашей несчастной стране, исполняя скучные обязанности сельского мирового судьи или занимаясь ничтожными делами сельского землевладельца. Зреют великие планы, и надо сделать выбор между богом и Ваалом. Древнее суеверие — проклятие наших отцов — под покровительством земных владык поднимает голову и расставляет повсюду свои сети; но это не остается незамеченным: тысячи истинных англичан ждут лишь сигнала, чтобы подняться и доказать князьям земным, что все их козни были напрасны! Мы разорвем их путы, мы не пригубим чашу их порока!
