Редьярд Киплинг - Наулака

— Если вы не оставите в покое магараджа Кунвара — да, — сказал Тарвин, не давая своим чувствам мешать делу.

— Это очень глупо, — сказала Ситабхаи, — потому что полковник Нолан очень расстроит магараджу, а магараджа перевернет весь дворец вверх дном, и каждая из моих девушек — за некоторым исключением — будет свидетельствовать против меня; и я, пожалуй, окажусь под сильным подозрением. Тогда, Тарвин-сахиб, вы вообразите, что помешали мне. Но вы не можете остаться здесь навсегда. Вы не можете остаться, пока я не умру. А как только вы уедете… — она щелкнула пальцами.

— Вам не удастся, — с непоколебимой твердостью сказал Тарвин. — Я уж так устрою. За кого вы меня принимаете?

Ситабхаи нерешительно кусала указательный палец. Нельзя было сказать, что сделает или чего не сделает этот человек, который вышел невредимым из всех расставленных ею ловушек. Имей она дело с человеком своей расы, она пустила бы в ход угрозы против угрозы. Но этот спокойный, свободно держащийся человек, наблюдавший за каждым ее движением, подперев подбородок рукой, живой, проворный, самоуверенный, был неизвестной породы, смущавшей и огорчавшей ее.

Послышался скромный кашель, и Джуггут Синг подошел к ним, униженно поклонился и шепнул что-то Ситабхаи. Она насмешливо рассмеялась и велела ему уйти на место.

— Он говорил, что ночь проходит, — объяснила она, — и наше отсутствие во дворце грозит смертью нам обоим.

— Я не стану задерживать вас, — сказал Тарвин, вставая. — Я думаю, мы понимаем друг друга. — Он заглянул ей прямо в глаза. — Прочь руки!

— Так я не могу делать, что хочу? — сказала она. — И завтра вы отправитесь к полковнику Нолану?

— Смотря как, — ответил Тарвин, закусив губу. Он стоял, смотря на нес снизу вверх и запустив руки в карманы.

— Присядьте на минутку, Тарвин-сахиб, — сказала Ситабхаи, любезно похлопывая по плите своей маленькой ладонью. Тарвин послушался. — Ну, если я не велю сбрасывать балок и буду держать на привязи серых обезьян…

— И высушу зыбучие пески на реке Амет, — продолжал Тарвин. — Я понимаю. Милая маленькая горячая головка, вы свободны делать, что вам угодно. Я не желаю мешать вашим забавам.

— Я была неправа. Я должна была знать, что ничто не испугает вас, — сказала она, искоса задумчиво глядя на него, — и, за исключением вас, Тарвин-сахиб, я также не боюсь никого. Будь вы царем, а я царицей, мы держали бы в руках весь Индостан.

Она дотронулась до его сжатой руки, говоря это, и Тарвин, вспомнив ее внезапное движение при его свисте, быстро положил свою руку на ее руки и крепко держал их.

— Неужели нет ничего, что заставило бы вас оставить меня в покое, Тарвин-сахиб? Что вам нужно? Ведь не для того вы приехали сюда, чтобы поддерживать жизнь магараджа Кунвара?

— Откуда вы знаете, что не для того?

— Вы очень умны, — сказала она, рассмеявшись, — но нехорошо воображать себя слишком умным. Сказать вам, зачем вы приехали?

— Ну, зачем? Говорите же.

— Вы приехали сюда для того же, для чего вы были и в храме Исвара, — чтобы найти то, чего вы никогда не найдете, разве только, — она нагнулась к нему, — я помогу вам. Очень холодно было в «Коровьей пасти», Тарвин-сахиб?

Тарвин отодвинулся, нахмурившись, но ничем не выдал себя.

— Я боялась, что змеи убьют вас там.

— Вот как! Боялись?

— Да, — нежно сказала она. — И я боялась, что вы не отступите вовремя, когда повернется камень в храме.

Тарвин взглянул на нее.

— Неужели?..

— Да! Я знала, что у вас на уме, прежде чем вы заговорили с магараджей, когда в вас стрелял отряд телохранителей.

— Ну-с, молодая женщина, уж не занимаетесь ли вы частным сыском?

Она рассмеялась.

— Про вашу храбрость во дворце сложили песню. Но смелее всего с вашей стороны было завести разговор о Наулаке с магараджей. Он рассказал мне все, что вы говорили. Но он, даже он, не мог представить себе, чтобы «феринги»[7] осмелился желать приобрести эту драгоценность. А я была так добра — я не сказала ему. Но я знала, что такие люди, как вы, созданы не для мелочей. Тарвин-сахиб, — сказала она, близко нагибаясь к нему, освобождая свою руку и нежно кладя ее на плечо Тарвина, — мы с вами очень похожи! Гораздо легче управлять этим государством, — да, и отнять весь Индостан у этих белых собак, англичан — чем сделать то, о чем вы мечтали. Но для смелого все легко. Наулака нужна вам, Тарвин-сахиб, или вы хотите добыть ее для кого-нибудь другого — так же, как я хочу Гокраль-Ситарун для моего сына? Мы не маленькие люди. Это для кого-нибудь другого, не так ли?

— Послушайте, — почтительно сказал Тарвин, снимая ее руку со своего плеча и крепко сжимая ее в своей, — много в Индии таких, как вы?

— Только одна. Я, как и вы, одинока.

Она прижалась подбородком к его плечу и взглянула на него глазами, темными, как вода в озере. Ярко-красный рот и трепетавшие ноздри были так близко к его лицу, что он чувствовал на щеке аромат ее дыхания.

— Разве вы, как я, управляете государством, Тарвин-сахиб? Нет, наверно, тут замешана женщина. Ваше правительство предписывает вам, а вы исполняете его приказания. Я заставила отвести канал, который правительство хотело проложить в моем померанцевом саду, так же, как заставлю магараджу подчиниться моей воле, как убью мальчика, как буду управлять Гокраль-Ситаруном через моего сына. А вы, Тарвин-сахиб, — вы желаете только женщину! Не правда ли? А она слишком мала, чтобы носить «Счастье государства». Она бледнеет с каждым днем.

Ситабхаи почувствовала, что он вздрогнул, но ничего не сказал.

Из чащи кустов в дальнем конце озера раздался хриплый, лающий кашель, наполнивший горы скорбью, как вода фонтана наполняет чашу. Тарвин вскочил с места. В первый раз он услышал сердитую жалобу тигра, возвращающегося в свою берлогу после бесплодных поисков добычи.

— Ничего, — сказала, не двигаясь, Ситабхаи. — Это только тигр из Дунгар Талао. Я много раз слышала их вой, когда была цыганкой. А теперь, если бы он пришел, вы застрелили бы его, как ту обезьяну, не правда ли?

Она ближе прижалась к нему. Он опустился рядом с ней на камень, и рука его бессознательно обвилась вокруг ее талии.

Тень тигра неслась по открытому пространству у берега озера так же бесшумно, как несется пух чертополоха в летнем воздухе, и рука Тарвина плотнее легла на выпуклый пояс, ощутив холод его, несмотря на множество складок кисейной одежды.

— Такая маленькая и слабая — как могла бы она носить его? — продолжала Ситабхаи.

Она немного повернулась в его объятиях, и рука Тарвина дотронулась до нескольких рядов ее пояса с выпуклыми украшениями; под локтем он почувствовал большой камень.