Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды
Убедившись, что красавицы не будет за ужином, Диего тоже отправился в свои покои, где его поджидал Бернардо. Правила приличия запрещали девушкам заходить на половину дома, в которой располагались мужские спальни, исключение было сделано, лишь когда Диего ранили на дуэли, но Исабель не привыкла подчиняться правилам, как, впрочем, и в точности исполнять отцовскую волю. В тот вечер она нарушила приказ отца не высовываться из своей комнаты и, по обыкновению, пробралась на мужскую половину дома.
— Разве я не просил тебя стучать? В один прекрасный день ты застанешь меня голым, — возмутился Диего.
— Не думаю, что это зрелище произведет на меня сильное впечатление, — огрызнулась девушка.
Исабель уселась на кровать Диего с лукавым видом человека, который знает кое-что важное, но ни за что не расскажет, если только его хорошенько не попросят, однако Диего нисколько не интересовался ее персоной, да и Бернардо продолжал рассеянно вязать узелки на тонкой бечевке. Некоторое время все хранили молчание, но в конце концов девушка не выдержала и в выражениях, которых старалась не произносить в присутствии Нурии, заявила, что ее сестричка редкостная дура, если она до сих пор не заподозрила Монкаду. И добавила, что, по ее мнению, все это дело пахнет весьма скверно, поскольку одним из нападавших был не кто иной, как Родольфо, силач из цирка. Диего уставился на девушку, разинув рот, а Бернардо уронил свою бечевку.
— Ты уверена? Разве раньше ты не говорила, что эти мерзавцы были в масках? — упрекнул Диего.
— Да, а этот еще и в плащ закутался, но слишком уж он здоровый, к тому же я рассмотрела его руки, когда выхватывала кошелек. Они все в татуировках.
— Это мог быть моряк. Мало ли у кого есть татуировки, Исабель, — возразил Диего.
— Татуировки были точь-в-точь как у цыгана из цирка, я совершенно уверена, так что лучше тебе меня послушать, — ответила девушка.
Продолжать спор не было смысла, и Диего с Бернардо немедленно начали действовать. Друзья давно знали, что Пелайо и его люди часто выполняют сомнительные поручения Монкады, но доказательств у них не было. О том, чтобы спросить у самого угрюмого и подозрительного цыгана, не могло быть и речи. Диего устроил настоящий допрос Амалии, но гадалка не стала откровенничать; а ведь прежде в минуты близости она не раз открывала ему семейные тайны. Поделиться с Томасом де Ромеу юноша не мог, у него не было доказательств, и к тому же пришлось бы рассказать о собственных делах с цыганами. И все же нужно было действовать. Как сказала Исабель, нельзя было допустить, чтобы негодяй заполучил девушку обманом.
На следующий день друзья уговорили Хулиану подняться с постели, собраться с силами и навестить гадалку Амалию. Верная своему долгу, Нурия пошла с ними, хотя ее физиономия выглядела еще хуже, чем прежде. Щека дуэньи стала лиловой, а заплывшие глаза придавали ей сходство с жабой. Разговор с цыганкой занял полчаса. Пока сестры с дуэньей ждали в коляске, Диего с неслыханной даже для него самого учтивостью умолял цыганку спасти Хулиану от горькой доли.
— Одно твое слово избавит невинную девушку от ужасного брака с бессердечным подлецом, которого она не любит. Скажи же правду, — патетически завершил он свою речь.
— Я не понимаю, о чем ты, — ответила цыганка.
— Ты все прекрасно понимаешь. Те молодчики были твоего племени. Одного из них зовут Родольфо. Должно быть, Монкада сам поставил этот спектакль, чтобы предстать героем перед дочерьми де Ромеу. Все было подстроено, ведь так? — настаивал Диего.
— Ты что, влюбился в нее? — лукаво поинтересовалась Амалия.
Застигнутый врасплох, Диего был вынужден признать, что так оно и есть. Цыганка взяла его руки, оглядела их с загадочной улыбкой, потом послюнявила палец и начертила на ладонях знаки креста.
— Что ты делаешь? Это какое-нибудь колдовство? — перепугался Диего.
— Это предсказание. Она никогда не будет твоей женой.
— Ты хочешь сказать, что Хулиана выйдет за Монкаду?
— Этого я не знаю. Я выполню твою просьбу, но ты не должен тешить себя бесплодными надеждами, ибо эта женщина не сможет уйти от своей судьбы, как ты не сможешь уйти от своей, и никакие слова не изменят того, что начертано в небесах.
Амалия скользнула в коляску, приветствовала кивком головы Исабель, которую видела пару раз, когда девушке случалось увязаться за Бернардо и Диего, и уселась напротив Хулианы. Нурия едва дышала от страха: она слышала, что цыгане ведут свой род от Каина и все как один промышляют воровством. Впрочем, Хулиана тут же велела сестре и дуэнье выйти из кареты. Оставшись наедине, женщины долго рассматривали друг друга. Амалия внимательно изучила Хулиану, отметив про себя ее правильное лицо, обрамленное черными кудрями, длинную шейку, маленькую шляпку и изящные туфельки из козлиной кожи. Хулиана в свою очередь с любопытством разглядывала гадалку: прежде ей не приходилось видеть цыган так близко. Влюбленная в Диего девушка сразу догадалась бы, что перед ней соперница, но Хулиана не задумывалась о подобных вещах. Ей нравился исходивший от гадалки запах дыма, ее скуластое лицо, пышные юбки, нежный звон золотого мониста. Цыганка показалась Хулиане настоящей красавицей. Подчиняясь внезапному импульсу, она сняла перчатки и нежно взяла гадалку за руки. «Спасибо, что согласились поговорить со мной», — просто сказала девушка. Обезоруженная ее порывом, Амалия решила пренебречь главным законом своего народа: ни в коем случае не доверять гадже, особенно если это может навредить всему племени. Она коротко поведала о темных делах Монкады, рассказала, что нападение было подстроено, что на самом деле Хулиане и ее сестре ничего не угрожало, и добавила, что кровь из раны Монкады на самом деле была куриной. Цыганка объяснила, что ее соплеменники порой выполняли поручения кабальеро, но старались не связываться с настоящими злодействами, вроде нападения на графа Орлова, потому что обычаи племени требовали избегать насилия. «Мы не преступники!» — заявила Амалия и поклялась, что цыгане сожалеют об участи русского и о причиненных Нурии побоях. Чтобы окончательно завоевать доверие девушки, гадалка добавила, что серенады под ее окном пел Пелайо, а вовсе не Монкада, которому медведь на ухо наступил. Хулиана внимательно выслушала признания цыганки. Женщины сердечно простились, и Амалия ушла; оставшись одна, Хулиана разрыдалась.
В тот же вечер Томас де Ромеу принял в своем доме Рафаэля Монкаду, который уже оправился от потери крови и, как говорилось в его кратком послании, мечтал лично выразить свое почтение Хулиане. Утром лакей доставил букет для Хулианы и коробку миндальной халвы для Исабель — скромные, но изящные знаки внимания, по достоинству оцененные Томасом. Монкада, как всегда элегантный, опирался на трость. Томас принял гостя в главном зале, где по такому случаю навели блеск, предложил ему хереса и в сотый раз поблагодарил его за спасение дочерей. Тотчас же послали за девушками. Хулиана, одетая скромно, будто монашка, была спокойна и решительна. Исабель, с горящими глазами и насмешливой ухмылкой на губах, держала сестру под руку так крепко, словно боялась, что та убежит. Рафаэль Монкада заметил бледность Хулианы и решил, что это от волнения.
