За золотым призраком - Владимир Иванович Буртовой
– Я получил приказ доставить вас сюда… господин фон Ланге, – с некоторой заминкой, не ускользнувшей от улыбнувшегося пассажира, ответил Отто Дункель, едва не проговорившись. – На этом служба моего корабля и моя собственная… надеюсь, что временно, кончается. Сам имею намерение отбыть в Юго-Западную Африку, где по наследству от отца владею горно-обогатительным комбинатом. Семья уже отбыла в город Виндхук.
– Работайте, Дункель, на возрождение Великой Германии, для которой не все еще козыри биты! Германия возродится из руин, и возродится довольно скоро, ибо мы ушли с родной земли не нищими крысами. На вашей груди, «Железный Дункель» – кажется, так вас назвал фюрер? – висит крест, полученный из рук великого фюрера! Так пусть и ваша душа отныне станет такой же крепкой, какой она была в годы великих испытаний немецкой нации. Ибо тот путь, который нам предстоит пройти, не менее труден уже пройденного. А я в свою очередь даю слово, что мы призовем вас, когда рейху снова потребуются ваши твердые руки и ваш боевой опыт. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – торжественно повторил Отто, помог Августину фон Ланге сойти на мокрый причал, где его уже ожидали молчаливые спутники и несколько человек встречающих с лошадьми под седлами. Темные фигуры быстро пропали в ночной тьме среди скалистых расщелин, а потом, за шумом прибоя, Дункель недолго слышал отдаляющийся цокот копыт… «Вот теперь, пожалуй, и в с е кончено! Надолго ли? Сколько десятилетий пройдет, прежде чем мир услышит об этих людях?
Однако прошло каких-то три года, как буквально всех залихорадило от потрясающего сообщения! Из столицы Уругвая Монтевидео, по радио передали, что сбежавший от смертного приговора по Нюрнбергскому процессу Мартин Борман скрывается в северо-восточной части Аргентины, в провинции Мисьонес. По сообщениям газет, аргентинская полиция якобы обшарила всю провинцию в поисках Мартина Бормана, однако найти его так и не удалось. А основанием для этих поисков послужило сенсационное сообщение эмигрировавшего из Германии в Чили господина Хейсляйна. Как заявил журналистам Хейсляйн, в один прекрасный день он отправился в гости к своему давнему другу, тоже эмигрировавшему из Германии и проживавшему неподалеку от границы с Аргентиной. Гостеприимный хозяин имения предложил Хейсляйну небольшую прогулку, пользуясь солнечной погодой и относительно умеренной жарой. В нескольких километрах от того имения неожиданно на дороге на них наехала группа внушительных всадников, одетых, правда, в пончо, а на головах широкие шляпы, какие носят, спасаясь от жары, местные жители. По давно приобретенной привычке повнимательнее рассматривать всякого, кто к нему приближается, Хейсляйн, сам того не ожидая, как ударом молнии был поражен увиденным, потому и не удержался от изумленного восклицания:
– Бог мой! Мартин Борман! Вот так встреча!
Перед ним, действительно живой, как утверждал рассказчик, был не кто иной, как рейхсляйтер СС Мартин Борман. Узнал его якобы и Борман, назвал по имени, круто осадил лошадь и с командой: «Назад, галопом!» – всадники быстро скрылись на аргентинской территории…
Молчание Отто Дункеля было продолжительным, Карл понял, что часть воспоминаний, которые нахлынули в данную минуту на отца, останутся для него пока что в тайне. Он принял это как должное и вернулся к началу разговора, к торжественному сбору почитателей фюрера в день его рождения, которое проводится ежегодно в городе Свакопмунде. Карл легонько тронул отца за локоть:
– Ты сказал, что из Южной Америки поступило тревожное сообщение. О чем оно, если не секрет?
– Уже не секрет! Не секрет, к великому сожалению – об этом трезвонят все либеральные и прокоммунистические газеты! – Отто резко повернулся лицом к саду, не удержался от приступа злости и больно ударил кулаком о подоконник. – Агентам израильской, если не ошибаюсь, разведки удалось выследить и схватить Карла Эйхмана!
– Я это имя слышал неоднократно. Кем он был при фюрере? – Карл видел, насколько снова разволновался отец этим сообщением, прошел к бару, налил из сифона стакан содовой, вернулся к окну, но отец отпил лишь глоток, оставил стакан с пенящимся напитком в руке.
– Карл Эйхман был одним из влиятельнейших людей имперского управления безопасности. Тем более удивительно, как он мог проболтаться совсем недавно на следствии, что партайгеноссе Борман жив, ушел из Германии тем же путем, что и он сам, через Австрию и Италию, потайными «крысиными» тропами.
Карл с понятным удовлетворением хмыкнул – теперь и ему стало ясно, кого именно забирал с итальянского побережья на свою подводную лодку фрегаттен-капитан Отто Дункель! Хотелось обнять отважного подводника с запоздалой благодарностью, но сдержался, потому как отец продолжил свою мысль:
– Но ему, Эйхману, и не было уже никакого смысла скрывать известие, что Борман жив. Полицейские ищейки среди многих писем к Эйхману выудили ту единственную открытку с одним лишь словом «Мужайся».
– Ну и что же? Ее мог послать кто угодно из родных или близких друзей, кто остался на свободе и следил за процессом. – Карл и сам начал было догадываться, однако хотел все же услышать подтверждение этой догадки от отца.
– На открытке стояла подпись: «Мартин». Эксперты без труда установили, что эти слова писаны рукой Мартина Бормана! Теперь за ним снова начнут настоящую охоту. Для нас потерять Бормана – потерять очень много, сынок! У него в руках огромные средства партии и связи как с самой Германией, так и со всем деловым миром, через доверенных людей, разумеется. Борман – один из видных знаменосцев нашей пока что нелегальной армии, через которую возродится рейх… Душа болит, газеты страшно открывать, того и гляди наткнешься на красный заголовок: «Мартин Борман наконец-то схвачен!»
Карл удрученно промолчал – выросший среди людей, преданных фюреру, с детства успевший впитать в себя идею Богом предназначенного господства Германии над остальным миром, он естественно болезненно пережил и крах своего кумира – Адольфа Гитлера, и крах великой Германии. Теперь, как и отец, он жил мечтой на будущее, а будущее, оказывается, во многом связано с легендарным теперь именем Мартина Бормана. Видя, что отец постепенно успокаивается, Карл прошел к журнальному столику, опустился в кресло, машинально отметив, что ветер на улице утих совсем, деревья замерли, умолкли птицы в ожидании полуденной жары, и только где-то в саду шумела вода из шланга – должно быть, старый Офенман поливает клумбы…
– Ты сказал, что на днях нам предстоит весьма важное дело, – напомнил Карл, поглядывая на отца, который все еще о чем-то сосредоточенно думал, разминая в пальцах гаванскую сигару, вынутую из красивой коробки с нарисованными пальмами и с хвостатыми обезьянами на этих пальмах.
– Да-да, сынок, говорил. – Отто очнулся, потер лоб крепкими пальцами, с теплотой
