История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич
В начале января 313 года Константин покинул Рим и отправился в Милан, где договорился о встрече с Лицинием. Их переговоры прошли вполне дружественно. Похоже, Лициний согласился с тем, что Константину должны достаться завоеванные территории, и в оговоренный срок женился на Констанции. Что касается христиан, то зятья договорились об окончательной редакции будущего эдикта, дарующего христианству законное признание на территории всей империи:
Я, Константин Август, и я, Лициний Август, приняли решение обеспечить уважение и почитание Божества, даровать христианам и всем прочим право свободно следовать любой форме вероисповедания, которая им по нраву, чтобы обитающее на небесах Божество было благосклонно к нам и к тем, кто находится под нашей властью.
Ко времени издания Миланского эдикта два императора были друзьями, но дружба эта продлилась недолго. Константин уже какое-то время намеревался положить конец предпринятому Диоклетианом катастрофическому разделению империи и хотел править ею в одиночку. Открытые боевые действия развернулись в 314 году, а еще через девять лет две армии вступили в жестокую битву при Адрианополе во Фракии. В обоих случаях Константин вышел победителем; в конце 323 года Лициния взяли в плен и без промедления казнили.
Во время гражданской войны Константин все сильнее склонялся в сторону христианского Бога. В течение нескольких лет он издавал законы, работавшие в пользу христиан. Священников освобождали от муниципальных обязанностей, а епископские суды получили право действовать в качестве апелляционных судов по гражданским делам. Другие законы тоже указывают на степень вдохновленности Константина христианством: например, в 319 году появился закон, запрещавший убивать рабов; самый знаменитый из всех закон 321 года объявлял воскресенье, «священный день Солнца», днем отдохновения. Однако ни в одном из этих законов не упоминалось имя Христа и никаким образом не провозглашалась христианская вера. Впрочем, когда империя вновь благополучно объединилась под его властью, Константин наконец мог позволить себе действовать открыто. Не должно быть никакого принуждения: язычникам следует разрешить придерживаться прежних верований, если они этого захотят. Одновременно не должно быть и ереси. Если церковь станет духовной властью в неделимой империи, как она может быть разобщенной? К несчастью, церковь такой и была. Много лет Константин безрезультатно боролся с двумя группами еретиков – с донатистами в Северной Африке и с мелетианами в Египте. Теперь возникла третья фракция, которая грозила посеять больше раздоров, чем первые две, вместе взятые.
Эта группа образовалась вокруг некоего Ария из Александрии – человека глубочайшей учености, обладавшего при этом ослепительной физической красотой. Его идеи были достаточно просты: Иисус Христос не был предвечным и не представлял собой единую сущность с Богом Отцом, а был создан Им как инструмент для спасения мира. Таким образом, будучи идеальным человеком, Сын все же подчинялся Отцу, и его природа была скорее человеческой, нежели божественной. В этом, по мнению архиепископа Александра, и состояла опасность доктрины; в 320 году ее распространитель предстал перед судом, состоявшим почти из ста епископов, которые отлучили его от церкви как еретика. Однако дело было сделано: его учение распространилось с молниеносной быстротой. Нужно помнить, что в те дни богословские споры были предметом горячего интереса не только для церковников и ученых, но и для всего греческого мира: распространялись листовки, на рынках перед толпой произносились провокационные речи, мелом на стенах писались лозунги.
К концу 324 года Константин нашел решение проблемы. Больше не будет синодов или местных епископов; вместо этого будет всеобщий церковный собор, проводимый в Никее и обладающий такой властью, что и Арий, и Александр будут вынуждены принять его решения. Никея тоже могла похвастаться императорским дворцом, и именно в нем с 20 мая по 19 июня прошел собор. На нем присутствовали немногочисленные делегаты с Запада, где разногласия вызывали мало интереса; а вот представители с Востока прибыли в большом количестве – их было около трехсот или даже больше, и многих из них в прошлом преследовали за веру. Константин лично открыл слушания; он выглядел словно посланный Господом ангел с небес благодаря одеянию, которое мерцало и как будто излучало свет, отражало блеск пурпурной мантии и было богато украшено золотом и драгоценными камнями. Когда для него поставили низкое кованое кресло из золота, он не сел в него, пока епископы не подали ему знак садиться. После него расселись по местам и остальные присутствующие.
Богословская часть, которая составляла предмет спора, совершенно не интересовала Константина – с его военным складом ума он не особо вникал в теологические тонкости. Однако он был полон решимости положить конец разногласиям, а потому играл важную роль в последующих дебатах, постоянно убеждая всех в необходимости единства и в пользе компромиссов; как-то раз, стараясь убедить своих слушателей, он даже перешел с латыни на греческий, хотя говорил на нем с запинками. Именно он предложил внести в черновик Символа веры ключевое слово, которое должно было по крайней мере на время решить судьбу Ария и его доктрины. Это было слово homoousios, что означает «тот же по сути», или «единосущный», и описывает связь Сына с Отцом. Включение этого слова в черновик было почти равносильно порицанию арианства, и это многое говорит об умении Константина убеждать: он смог обеспечить принятие этого термина, указав при этом, что его, разумеется, следует трактовать лишь в «его божественном и мистическом смысле»; другими словами, этот термин мог иметь в точности тот смысл, который ему захотят придать. К тому времени, как Константин закончил свою речь, почти все сторонники арианства согласились подписать окончательный документ и лишь двое продолжали возражать. Арий и его оставшиеся сторонники были официально осуждены, его писания преданы анафеме, и их приказано сжечь. Арию запретили возвращаться в Александрию. Однако его изгнание в Иллирию продолжалось недолго: благодаря настойчивым ходатайствам арианских епископов он скоро вернулся в Никомедию, где дальнейшие события доказали, что его бурная карьера ни в коем случае не завершилась.
Для Константина первый Вселенский собор христианской церкви стал триумфом. Ему удалось добиться того, что все важные вопросы почти единодушно решались так, как он того желал. Он организовал великое объединение восточной и западной церквей и установил над ними свое моральное главенство. В общем, ему было с чем себя поздравить. Когда епископы наконец разъехались, каждый из них увозил с собой персональный подарок, который ему вручил сам император. Евсевий говорит, что на них это произвело глубокое впечатление – как и планировал Константин.
В начале января 326 года император отправился в Рим. Римлян глубоко оскорбило его решение отпраздновать двадцатилетие своего правления в Никее, поэтому он согласился повторить празднование в Риме, чтобы загладить нанесенную римлянам обиду и продемонстрировать им, что их не совсем уж игнорируют. В поездке его сопровождали
