Александр Ян - Дело огня
Яманами мысленно извинился перед Ямадой за то, что про себя считал его шарлатаном. Помощь гадателя оказалась неоценимой. Теперь Яманами знал — когда, кого, где и зачем.
Оставался вопрос «кто». Но стиль работы Синсэнгуми был таков, что этот вопрос, скорее всего, и задавать-то окажется некому.
* * *Если господина Яманами прямо-таки преследовало ощущение того, что он провалился в эпоху Хэйан, то у Хидзикаты пытались это ощущение создать — весьма настойчиво, но безуспешно. Актеры, одетые в платье старинного покроя, изображали пылкую страсть кудесника Абэ-но Киёюки к встреченной им в лесу красотке. Киёюки не только ошибался насчет красотки, которая была миловидным воином, одетым в женское платье, но и злостно пренебрегал служебными обязанностями: ему полагалось поспешить во дворец, чтобы поскорее сотворить заклинание против ужасающей засухи… При виде жеманничающего воителя зрители попроще хохотали. Зрители из бывалых театралов покачивали головами: пьеса «Наруками» считалась несчастливой, и кроме того, была запрещена цензурой. В этот раз ее, правда, поставили под старинным названием «Четыре небесных царя и сосна у ворот». Выбор главы театра понятен: напомнить людям, что засуха и пострашней нынешней угрожала людям — и ничего, как-то справились. Но завсегдатаи помнили, что каждой постановке сопутствовали какие-то несчастья, и напряженно ждали не столько развязки, сколько подтверждения этому поверью. Что-то будет на сей раз: проломится доска на «дороге цветов»? Рукав актера затянет в поворотный механизм сцены — и хорошо, если актер успеет выскочить из платья, и дело ограничится конфузом… а то ведь старожилы до сих пор помнят, как от свечей загорелся костюм ситэ[24], как метался человек по сцене живым факелом, опрокидывая другие свечи, как зрители в панике бросились ко входу, топча друг друга и закупоривая узкие двери…
…Служанка из дома Оно спешит через лес, несет в шкатулке чудодейственную песнь-заклинание «Котовария», составленную самой великой Комати. На поляне служанку встречает злокозненный принц Хаякумо, обойденный престолом и обиженный на весь белый свет. Это он, чтобы взойти на трон, вызвал засуху в стране. Завладев же чудодейственным заклинанием, он в подходящий момент вызовет дождь, и тогда отцу-императору ничего не останется, кроме как отречься в его пользу… Само собой, слуги принца убивают бедняжку. А не в меру похотливого Абэ-но Киёюки, польстившегося на переодетого воина, и вовсе зарывают в землю живым.
— Выкопается, — уверенно сказал Сайто, прихлебывая прохладный чай. Потом подумал и добавил: — Фукутё, а что, если этот… пытается вызвать дождь? Или наоборот?
— Возможно, — кивнул Хидзиката.
Он не следил за происходящим на сцене, его больше интересовали зрители. Разглядывать ложу напротив откровенно было нельзя, и если бы Кусака Гэндзуй[25] не выделялся среди людей как пятиярусная пагода среди прочих строений Киото, можно было бы и упустить из виду компанию мятежников.
— Значит, этот длинный — Кусака?
Увы, знаменитый мятежник сидел за колонной, подпирающей галерею с ложами, и лица его разглядеть было нельзя. Впрочем, подумал Хидзиката, мысленно прикидывая ширину ссутуленных плеч рыцаря возрождения, в лицо его и не обязательно запоминать — с таким ростом он в любой толпе будет заметен.
— Кто с ним рядом? — спросил Хидзиката у гэйко-осведомительницы. Та, прикрывая рот веером, ответила:
— По левую руку — господин Миябэ из Кумамото. По правую — господин Ато Дзюнъитиро, вассал дайнагона Аоки. Тот, в накидке песочного цвета — Ёсида Тосимаро.
Господин Миябэ очень живо что-то втолковывал господину Ато, тот внимательно слушал, оба удачно развернулись боком к сцене, так что Хидзиката мог разглядеть их по меньшей мере в профиль. Ёсида же и вовсе чуть ли не лег на плечо своей гэйко[26], и, со скучающим видом отвернувшись от сцены, рассматривал зал. Хидзиката благоразумно укрылся веером, Сайто поднес к губам чашку прохладного чая, глядя поверх рукава.
— Неприятный у них разговор, — заметил он, сделав два-три глотка.
Хидзиката улыбнулся. Действительно, хоть лицо господина Ато оставалось неподвижным, стиснутые на коленях руки говорили, что собеседника слушать ему не хочется. Что бы тот ни предлагал — он возражает, он против.
— Дайнагон — это звание или должность господина Аоки Мицуёси?
Умэко покосилась на него, словно не могла прверить, что столь невежественные люди бывают в природе.
— Господин Аоки Мицуёси — третий советник императорского двора, — проговорила она.
Хидзиката кивнул. Итак, доверенный человек одного из высших дворцовых чиновников встречается в театре с мятежниками, двое из которых возглавляют разыскные списки. Блестяще. Лучше не придумаешь.
— Где они остановились? — спросил он у Умэко. Та пожала плечами.
— Не знаю. Меня вызывали к ним в Тэрада-я, но в углу там лежали дорожные плащи. Живут они где-то в другом месте.
— Кто еще был в Тэрада-я? — спросил Хидзиката.
— Некий человек из Тоса, — Умэко подлила ему чаю. — О делах они при мне не говорили. Господин Кусака посадил меня на доску для го и одной рукой поднял к потолку.
— Однако, — восхищенно качнул головой Сайто.
Тут господам Кусаке и Ёсиде окончательно надоела пьеса — или, что вероятнее, беседа — и они направились к выходу, бесцеремонно задевая мечами сидящее в ложе купечество. Купечество старательно не замечало. На сцене мятежный принц упрекал отца-государя и его министров в равнодушии к судьбам простых людей. Хидзикате отчего-то сделалось смешно. Благо народа! Вечно они говорят о благе народа, и вечно поджигают крестьянские хижины, когда нужно осветить поле сражения…
— Идем, — шепнул он Сайто.
— А может, останемся? — командир третьей десятки смущенно кивнул на сцену. — Хоть узнаем, чем дело кончилось.
— До чего бы эти господа ни договаривались, они не договорились, — сказал Хидзиката.
— Да я про пьесу. Выкопался этот колдун или нет?
Умэко деликатно хохотнула в веер.
— Я вам потом расскажу, господин Сайто. Если захотите.
Втроем они вышли из театра и пошли вдоль набережной Камогавы. Реку уже почти не видно было меж камней — но журчание создавало хотя бы иллюзию прохлады.
— А хорошо бы и в самом деле вызвать дождь, — Сайто мечтательно запрокинул голову.
Умэко остановилась, раскинула руки, потом церемонно сложила их в молитвенном жесте и, поклонившись луне, громко продекламировала:
— О, перемены!Этот подсолнечный мирТак хочется мнеНа мир дождевых небесВзять и переменить!
Многочисленные ночные гуляки одобрительно засвистели. Умэко смущенно подобрала подол и догнала мужчин.
