Иван Дроздов - Дубинушка
— Эт хорошо, когда любить есть кого, а я вот бобыль, миром забытый. Аки перст одинокий во всём свете живу. А и тоже ничего. Живу себе и не ропщу на Бога. Каждый день, спущенный с небес, как праздник принимаю. Весёлый я, а потому и жизнь мне в радость. Скучать не умею. И ещё, скажу тебе по секрету: женщин страсть как люблю. Мне твоя матушка, незабвенной памяти Пелагея, с самых школьных лет нравилась. Хороша она была, ровно куколка. Бывалочь, пройдет мимо окон, а у меня внутрях всё жаром занимается. Взглядом-то оглажу фигурку её прелестную и зайдусь весь. И вины моей тут никакой нет; родители генов таких вовнутрь меня много сыпанули.
— Моя мама нравилась, а в жёны взяли её подружку Галю.
— Ну, это так уж вышло. В жизни всякое бывает. Тебе было два года, я достраивал дом, и я уж хотел предложить ей руку и сердце, да она на ту пору полюбила другого. И сказала мне на манер морячки: «Ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть».
Мария не впервые про эту влюблённость дяди Жени в матушку её Пелагею речи слышала; и не только от него, но и женщины станичные ей рассказывали, а иные так и прямо намекали: мол, отец он твой, потому и любит тебя, и во всём опекает, и в компьютерную школу волгоградскую посылал, учёбу за весь год оплачивал. Знать бы уж мне: так ли всё это? Да как с такими вопросами подступишься? Духу не хватает. А сейчас вот вдруг спросила — не то шутя, не то серьёзно:
— Дядя Жень, а уж не папаша ли вы мой? Бабы-то станичные давно об этом гуторят.
Евгений стал вдруг серьёзным. Вышел из-за стола, подошёл к ней, обнял за плечи.
— А что, Машенька, разве плохо тебе отца родного иметь?
Встрепенулась Мария, приклонила голову к плечу Евгения и — расплакалась.
— Ну, ну, дурёха. Сразу уж и в слёзы. Давно хотел открыться, да всё не знал, как и подступиться. Родные мы с тобой. А разве ты не слышишь ток крови нашей? В меня ты пошла — и лицом, и духом. Вся вылитая наша, вольной степью овеяна, донской волной омытая. Казачка ты, от головы до пят казачка. У мамы-то твоей очи были тёмные, цыганские, а у тебя, как и у меня, васильками светятся. Ну, какие же тебе ещё справки нужны? Родные мы с тобой, как есть роднёхонькие. Ну, вот: а теперь-то вся наша жизнь веселее пойдёт, точно с горки ледяной покатится. Ты только слушай меня, делай всё, как повелю тебе. Всё-таки батька я, а не какой-нибудь дядя Женя.
И он крепко прижал к груди её головку, целовал волосы.
— Но ты вот что мне скажи: отчегой-то у тебя нынче вид взволнованный; ты будто курицу у соседки украла. А?.. Признавайся: что с тобой происходит?
Мария не стала запираться, на ходу придумала:
— Меня кавказец напугал; я когда по лесу шла, он за мной увязался.
— Ну, ты, конечно, быстро ему пятки показала?
— Убежала от него, а теперь вот успокоиться не могу. Ты, дядь Жень, останься у меня ночевать. Боюсь я одна-то.
— Если так, то конечно. Стели мне на диване.
Постелила ему на диване, а сама в спальню пошла. Приоткрыла занавеску на окне, смотрела на улицу. Снег под луной отливал синим светом и тихо искрился и будто бы дышал, как живое существо. Крыши на соседних домах темнели большими пятнами, а дорога тянулась к лесу, и там, казалось, чернели какие-то тени, и они будто бы двигались, угрожающе собирались в кучу, точно это были люди или звери. Маша задёрнула занавеску и глубже зарылась под одеяло. Она слышала, как билось в груди сердце, стучало в висках, и страх от всего пережитого копошился во всех уголках сознания. Подумала: «Как хорошо, что у неё остался ночевать…» Она хотела назвать его отцом, но даже мысленно не могла этого сделать. И с тревогой подумала: «Так что же я и всё время буду называть его дядей?..»
Мария долго не могла заснуть. Нельзя сказать, чтобы открытие её поразило; она и раньше ощущала на себе его отцовскую заботу. О чём бы его ни просила, он всё для неё делал, а частенько ссужал и деньгами. И тут ей пришла мысль: и его одарить. И сделать это так, чтобы он никогда не узнал, что деньги от неё, иначе пойдут расспросы, что да как, да откуда взялись. Подумала и о том, что и Денису надо дать денег, и другим односельчанам… Ей-то зачем так много!
Думала об этом, уже засыпая, спала она крепко, до тех пор, пока в дверь не постучали: «Эй, девка! Я пошёл. Закрывайся!». И отец хлопнул дверью. А на дворе его радостным лаем встречал и провожал Шарик.
Маша оделась и первым делом затопила плиту. Жаль, что у неё не было печки русской, как в иных старых домах; в её небольшом домике ещё дедушка сложил голландку — так с давних, старинных времён называлась плита с кирпичным массивным дымоходом. И плита, и дымоход нагревались быстро и на все сутки удерживали тепло, и кастрюли с приготовленной едой тоже были тёплыми до самого вечера.
Сегодня Маша стала готовить себе и Сильве овсяную кашу. Было ещё темно, когда она, сидя у окна и налаживая свою причёску, увидела дядю Женю и Дениса, идущих по улице и о чём-то оживлённо беседующих. Очевидно, они направлялись в магазин, который к этому времени открывался. Маша, не раздумывая, метнулась в сарай и достала из-за мешковины три упаковки долларов. Думала так: Денис — фермер, ему нужно кормить кроликов — ему я дам две пачки, отцу — одну. Набросила на плечи куртку и вышла на улицу. На счастье никого вокруг не было, и Маша, зная, как открывать форточку спальни дяди Жени, кинула ему на постель пачку денег. Форточка Денисовой гостиной всегда была открытой, и Маша опустила ему на стол две пачки. И, успокоившись и оглядев всё вокруг, чинным шагом направилась в свой курень. Воображение её ярко рисовало картину, как дядя Женя и Денис раскроют упаковки и увидят кучу долларов. Что они подумают и что затем будут делать с деньгами?
Ей стало вдруг смешно. Смех душил её, и она хохотала в голос. Присела на снежный холмик и смеялась, смеялась. От природы Мария была смешливой и страсть как любила потешные ситуации. Эту так неожиданно сотворённую ею историю она находила не только счастливой, но так же и таинственной, и особенно, забавной. Они, конечно же, как и она, перво-наперво подальше запрячут деньги. И станут ждать, не объявится ли человек, который подбросил их, и не потребует ли деньги назад? Мысль эта их испугает, но она непременно придёт им в голову. Не могут же такие большие деньги упасть с неба. Кто-то непременно объявится и скажет: «А ну-ка, гаврики, давайте назад мои денежки». Но кто же это такой чудак, который так рискованно разбрасывает свои деньги?..
Эти вопросы волновали Машу, смешили её, и она чувствовала себя счастливой. Никогда в жизни ей не было так весело, любопытно и интересно. Ах, поскорее бы они пришли из магазина, и тогда Мария к ним придёт и станет болтать о каких-то пустяках, в то же время наблюдая за ними, жадно ловя каждое слово, каждый их жест. Вот только бы не рассмеяться и не выдать своё участие в этой грандиозной финансовой афере.
