Мика Валтари - Раб великого султана
Долго смотрели мы так друг на друга; я невольно отпрянул от Джулии и сел чуть дальше, не отрывая взгляда от этих глаз. Наконец и она села и прикрыла обнаженную грудь. Я весь похолодел, и по спине у меня забегали мурашки, когда я подумал о том, под какой же несчастливой звездой я родился и какие злые силы определили мою судьбу, если единственная женщина, которую я любил, была сожжена на костре, когда же сердце мое во второй раз потянулось к прелестной девушке, то оказалось, что и она проклята Богом и должна прятать свое лицо, чтобы не пугать других людей. Какое-то проклятие тяготело над моей жизнью, а может, во мне самом была заключена какая-то неведомая сила, привлекавшая ко мне то, что люди считают колдовством. Я вспомнил, что Джулия с первой же минуты притягивала меня, как магнитом, и уже не мог поверить, будто лишь наша молодость бросила нас друг другу в объятия; нет, в глубине моей души зародились подозрения, что в нашей встрече было что-то пугающее и таинственное.
Джулия теперь сидела, опустив голову и теребя тонкими пальцами травинку. Но вот девушка поднялась на ноги и холодно проговорила:
– Что ж, Микаэль, ты настоял на своем – и, похоже, теперь нам самое время возвращаться.
И она пошла прочь, гордо выпрямившись и высоко неся свою прекрасную голову. Я вскочил и быстро побежал за Джулией. Не глядя на меня, она сказала еще более суровым тоном:
– Господин Карваял, я полагаюсь на вашу честь и надеюсь, что вы не выдадите моей тайны этим темным людям на корабле. Я ничуть не дорожу жизнью, и возможно, для моих близких было бы гораздо лучше, если бы я умерла или вовсе не появилась на свет. Но я мечтаю добраться до Святой земли, если уж отправилась в этот дальний путь. И потому мне совсем не хочется, чтобы суеверные моряки швырнули меня за борт и утопили в море.
Тяжело дыша, я схватил девушку за руку и, развернув лицом к себе, воскликнул:
– Джулия! Не думай, что моя любовь к тебе угасла в тот миг, когда я увидел твои глаза. Это неправда! Наоборот, едва заглянув тебе в очи, я почувствовал, что мы самой судьбой предназначены друг для друга, ибо я тоже не такой, как все остальные, хоть внешне и не отмечен знаками, которые бы отличали меня от ближних.
Но она насмешливо расхохоталась и произнесла:
– Ты – благородный и любезный человек, Микаэль, раз решил меня утешить. Но мне не нужно лживых слов, ибо глаза твои весьма красноречиво поведали мне, какой ужас я тебе, внушаю. Давай же вернемся на корабль – и забудь обо мне, словно мы с тобой никогда не встречались. Это – самый лучший выход, а также – лучший способ, каким ты можешь проявить свое доброе расположение ко мне.
Горькие слова Джулии согрели мое сердце, и я устыдился собственных мыслей. Чтобы доказать и самому себе, и ей, что между нами ничего не изменилось, я прижал ее к груди, крепко обнял и страстно поцеловал. Но она была права, ибо я не ощущал уже такого сладостного трепета, как раньше. Но, возможно, нежность моя была сейчас наполнена куда более глубоким смыслом, чем несколько минут назад: ведь теперь я обнимал Джулию, видя в ней лишь беззащитное создание, такое же, каким был я сам; и желал я только одного: утешить ее, бесконечно одинокую среди людей. Наверное, Джулия все это поняла – и вдруг потеряла самообладание. Уткнувшись лицом мне в грудь, она тихо заплакала.
Чтобы привыкнуть к ее странной красоте, я, когда мы немного успокоились, попросил Джулию снова поднять вуаль и без страха спуститься со мной с холма, и чем дольше вглядывался я в ее лицо и удивительные глаза, тем яснее осознавал, что, несмотря на мое отвращение, меня влечет к Джулии какая-то таинственная сила, словно рядом со мной идут две разные женщины и, касаясь одной из них, я дотрагиваюсь до обеих. Тогда я еще не понимал, что ее дурные глаза уже погубили мою душу.
У купален мы нашли Антти и Джованну. Оба они крепко спали. Солнце уже садилось, и потому мы поспешили в порт и дали знать капитану, чтобы он прислал за нами шлюпку.
В сумерках военная галера вернулась, так и не настигнув ни одного пиратского судна, но нам пришлось ждать еще два дня и две ночи, прежде чем задул наконец попутный юго-западный ветер и кораблям подали с галеры сигнал быстро выходить из порта и поднимать паруса. Эти двое суток я провел в спасительных размышлениях.
Я устыдился себялюбия и излишней самоуверенности, которыми было проникнуто раньше мое поведение на корабле, и начал дружески беседовать со своими убогими спутниками, одаряя их хлебом и разными снадобьями, купленными на нашем суденышке, и пытаясь, насколько возможно, поддержать этих людей в их горестях и печалях. Даже по ночам я не мог сомкнуть глаз и все размышлял о своей жизни и Джулии, ибо с тех пор, как я увидел ее очи, пламя в душе моей угасло, и ища забвения, я старался больше думать о ближних, чем о себе самом.
2
Но раскаяние мое запоздало. На следующий день после того, как мы покинули остров Цериго, ветер резко усилился, по морю побежали огромные волны, и под вечер небо затянули тяжелые грозовые тучи. Наше суденышко трещало по всем швам и давало куда большую течь, чем обычно, так что все паломники, способные держаться на ногах, должны были по очереди откачивать воду помпами. К жуткому скрипу взлетающего на волнах корабля и оглушительному хлопанию парусов примешивались жалобные стоны людей, страдающих от морской болезни. Не буду скрывать, что и сам я, оцепенев от ужаса, дрожал всем телом, каждую минуту ожидая, что посудина наша пойдет ко дну. Но корабль, хоть изрядно подгнивший и источенный червями, был правильно построен и крепко сшит венецианскими мастерами, и когда наконец забрезжил рассвет, оказалось, что ураган не сорвал парусов, не сломал мачт и вообще не причинил судну никакого вреда. Но капитан счел нашу радость преждевременной и, грозно прикрикнув на нас, немедленно посадил всех за весла, поскольку мы оторвались от каравана и находились совершенно одни в бескрайнем море. Нигде не было видно ни корабля, ни островка, и капитан пытался с помощью гребцов сменить курс, чтобы подойти поближе к берегу и догнать последние суда каравана.
В полдень ветер немного ослабел, но нашу посудину все еще швыряло по волнам разбушевавшегося моря. Когда видимость улучшилась, матросы внезапно обнаружили на горизонте какой-то парус и, взволнованно размахивая руками, принялись звать капитана. Тот, не желая встречаться с неизвестным судном, велел немедленно сменить курс. Мы налегли на весла, и от страха силы наши удвоились. Но было уже слишком поздно: не только мы разглядели этот корабль с низким парусом, но и оттуда давно заметили наши высокие мачты. Судно с поразительной скоростью приближалось к нам и маневрировало так, чтобы помешать нашему бегству. Поняв это, наш капитан разразился бранью и проклятиями, посылая к черту всех алчных венецианских судовладельцев, права и законы республики святого Марка и даже высокочтимую синьорию.
