Иван Любенко - Черная магнолия
Сдав на отлично дисциплины, штабс-ротмистр был зачислен в состав Отдельного корпуса жандармов и направлен в распоряжение Виленского губернского жандармского управления. С первых же дней ему удалось удачно зарекомендовать себя — в подвале дешевой съемной квартиры он обнаружил типографию группы «Российского союза освобождения рабочего класса». Помощник провизора местной аптеки Кац изготавливал прокламации, призывающие к террору. Станок для печатания был замаскирован в обычном столе, а касса для шрифта была спрятана в шкафу. Там же была найдена и уже собранная, предназначенная для покушения на Виленского губернатора самодельная бомба. Как выяснилось во время допросов, этот неуравновешенный молодой человек часто ездил за границу, где и был завербован австро-венгерской разведкой. На полученные из-за границы деньги он и приобрел типографское оборудование. Во время производства дознания Берг сумел завербовать Каца. Еще целых шесть месяцев штабс-ротмистр водил за нос его заграничных кураторов, отыскивая связников и обнаруживая явочные квартиры. За успехи в службе он получил Станислава II степени и звание ротмистра. Вскоре его рекомендовали в число жандармов, направленных для работы в контрразведывательные отделения при военных округах. Так он оказался в Одессе.
Однако он не был аскетом, проводящим все время на работе. Высокий и привлекательный офицер напоминал героя-любовника из французских романов. Его обезоруживающая улыбка, то и дело вспыхивающая на холеном лице, английские усики и голубые глаза точно магнитом притягивали женщин. И в самом деле, это был человек, который помимо службы еще и не прочь поразвлечься в компании с какой-нибудь очаровательной брюнеткой или блондинкой. Некоторые из его пассий становились не только преданными любовницами, но и великолепными осведомительницами.
Именно такого человека и должен был встретить в Ялте капитан Мяличкин, сошедший на севастопольский перрон. Выйдя на противоположную сторону вокзала, он огляделся. Мимо весело бежали вагоны «электрической конки», куда-то торопились извозчики. Чувствовался запах близкого моря. Впереди, у автомобильной стоянки, находился только один «Руссо-Балт». Недавние попутчики — два француза и переводчик — никак не могли сторговаться с водителем. Неожиданно chauffeur, облаченный в кожаную куртку, указал на Мяличкина. Тут же навстречу направился переводчик:
— Прошу прощения, — выговорил он, — мы направляемся в Ялту, и у нас есть одно свободное место. Вам случайно не по пути?
— Прекрасно. Я еду с вами.
Приветственно улыбнувшись попутчикам, капитан забрался на переднее сиденье и щелкнул крышкой «Бонера» — было три часа пополудни. Водитель, облаченный в кожаный шлем, перчатки и очки, покрутил ручку стартера, и мотор загрохотал. Усевшись за руль, похожий на авиатора шофер с треском включил передачу. Машина тронулась.
«Эх, жаль, что не удалось хорошо посмотреть Севастополь, — с сожалением вздохнул контрразведчик и тут же мысленно успокоил себя: — Но ничего, возможно, мне удастся сделать это на обратном пути. А пока придется довольствоваться видами из автомобиля».
По сторонам мостовой стояли аккуратные особняки — все как на подбор из белого камня. Город, почти полностью разрушенный во время Крымской войны, отстроили заново. «В назидание потомству в виде своеобразного памятника следовало бы оставить хоть один дом, разрушенный неприятелями», — отчего-то подумалось Мяличкину.
Закончилась Гоголевская улица, исчез из виду Исторический бульвар и казармы Белостокского полка. Хорошая дорога закончилась. Тридцатисильный автомобиль то и дело подпрыгивал на кочках и ухабах. Зато на выезде началось гладкое, как столешница, шоссе. Так продолжалось целых семнадцать верст. Слева мелькнули военный лагерь и авиационное поле. В окрест высились холмы и возвышались усадьбы, виднелись кладбища союзных воинов, павших в Крымскую кампанию. Показалось татарское селение. Стайка неугомонных ребятишек неслась за «Руссо-Балтом», прося «копеечку». На околице показалась земская школа. Обдав пылью детвору, «механический экипаж» вновь выехал на шоссе и начал взбираться на Байдарский подъем. Вокруг селений хорошо различались табачные плантации, виноградники, фруктовые сады и орешники.
По пути встретились три маджары, запряженные тощими горными лошаденками. Навстречу проскакали два всадника на иноходцах, тихо плелась «извозчичья корзинка» и одна старая, чудом сохранившаяся карета. На двадцатой версте показался столб, разделяющий Севастопольское градоначальство и Ялтинский уезд.
Дорога теперь пошла вниз, и «Руссо-Балт» покатился по зигзагам извилистого склона. Дубовые и буковые рощицы, заросли кизила и шиповника сопровождали автомобиль на всем протяжении пути. Достигнув Кунцевской церкви, он помчался по прямому отрезку южнобережного шоссе, все ближе подбираясь к месту назначения. Царские имения Ореанда и Ливадия первыми встретили пассажиров.
Город открылся не сразу — то мелькнули и вновь пропали из вида аккуратные белые домики на горе, то засинела и вновь исчезла часть бухты с прильнувшими к ней строениями. Массандровский новый дворец, лесничество и еще несколько отдельных усадеб, подобно казачьему дозору, виднелись на вершине холма. Вдали, почти на горизонте, отдавали золотом купола Александровского храма. В гавани за молом чернели трубы пароходов и остроконечные мачты парусников. Морской бриз уже доносил соленую свежесть моря и всплески волн.
— Вот и Ялта! — перекрикивая шум двигателя, радостно прокричал автомедон и осведомился у Мяличкина: — Вас тоже к гостинице «Россия»? Или вы предпочитаете другой отель?
— В «Россию».
Пассажиры оживились, рассматривая публику, гуляющую по улицам. В глаза бросилась характерная особенность Ялты — расположение построек носило дачный порядок, каждый жилой дом стоял в глубине сада, а привычных дворов и вовсе не было. Набережная тянулась от самого Полицейского моста через речку Дерекойку до Ливадийского, перекинутого по берегам быстрой Учан-Су. Любому приезжему было понятно, что на набережной сосредоточена вся публичная жизнь курортного города. Здесь находились лучшие гостиницы и магазины. Городской сад и Александровский сквер составляли с набережной единый природный ансамбль и прекрасно дополняли друг друга. А дальше, вглубь, тянулись улицы: Платановая, Аутская, Морская, Екатерининская и Пушкинский бульвар. Параллельно Набережной шла Виноградная улица, а по холму Дарсан-Садовая.
Прорычав еще несколько минут, «Руссо-Балт» застопорил мотор у дверей лучшей гостиницы города. Капитан достал портмоне, ожидая, пока французы выгрузят багаж.
