Крис Хамфрис - Кровь Джека Абсолюта
— Взять его!
Крестер и впрямь изменился. Он сидел, подбоченясь, в седле. Вид у него был надменный и властный. Сопровождавшие молодого хозяина фермеры окружили подростка. Первым был Люти, он держал Джека крепко, но стараясь не причинять ему боли.
— Не вини Трива, Джек, — прошептал рудокоп. — Твой кузен его выследил, схватил прямо на кухне, когда он искал там еду. Если бы Трив не выдал тебя, нас вышвырнули бы из дома.
Джек кивнул. По крайней мере, все кончилось. Что бы теперь ни случилось, его хотя бы покормят.
Крестер медленно спешился, бросив поводья груму. В руках у него был отцовский хлыст. Он с шумом хлестнул им воздух.
— Что ж, братец. Наконец-то мы свиделись!
Хлыст опять взлетел вверх — уже для удара наотмашь. Джек, повернувшись, благо Люти позволил, прикрылся плечом и охнул от острой боли.
— Держите его, — заорал Крестер. — Я задам ему порку!
Однако вместо того, чтобы подчиниться, Люти отступил на шажок.
— Послушайте, молодой господин, — сказал он примирительно, — паренька мы поймали. Теперь надо бы отвести его в суд. У него тоже есть право дать в свой черед показания.
Лицо Крестера окаменело.
— Право, говоришь? А я говорю, Тригоннинг, что на моей земле у него прав никаких нет. Так что держи его, и, смотри, крепко, не то пожалеешь.
Джек видел, что Люти вот-вот вскипит, и решил разрядить ситуацию. Одним-единственным известным ему способом. Он сделал выпад и крепко стиснутым кулаком заехал братцу в живот. Возможно, это был и не самый сильный удар в его жизни, но он сложил Крестера вдвое. Сзади послышался шепот:
— Так его, Джек!
Крестер выпрямился.
— Вот, значит, как? — процедил он и прыгнул на брата.
Тот потерял равновесие, и оба подростка свалились на землю, немилосердно друг друга тузя.
Может, разнять их, Люти? — спросил кто-то из фермеров.
— Нет, — мотнул головой рудокоп. — Эта драка намечалась давно. Пусть наконец разберутся.
Мужчины раздались в стороны, освобождая дерущимся место. Джек, упавший первым, лежал теперь на спине. Крестер, сидевший на нем, держал его за руки и, кряхтя от натуги, пытался коленями придавить их к земле, чтобы потом без помех пустить в ход кулаки. Но Джек резко брыкнулся, выдернул из тисков одну руку и стал выкручивать противнику ухо. Крестер взвыл, отпуская врага, Джек опять брыкнулся, и молодой барон Абсолют опрокинулся наземь.
Оба подростка, вскочив на ноги, заплясали на месте, точь-в-точь как два боевых петуха. Миг — и они разом прыгнули друг на друга, сплетя руки в борцовском захвате. Каждый, вцепившись в плечи противника, искал возможности сделать удачный бросок. Джек намеревался схватить братца за пояс, поднять и шмякнуть как следует оземь; тот, разгадав его замысел, пригибался и приседал. Борцы пыхтели и напрягали все силы, топчась по кругу, однако верх пока что не брал ни один, ни другой.
Но долго так продолжаться, конечно же, не могло. Крестер был тяжелее и старше. Джеку не всегда удавалось с ним справиться даже в лучшие для себя времена. Сейчас же у него, вконец ослабевшего от голода и скитаний, не хватало сил даже на подсечку, какой обучил его Люти. Он задыхался и чувствовал, что развязка близка.
— А вот, дорогая, и пример той борьбы, о которой я говорил тебе как-то. В здешних краях она очень распространена.
В голосе, грянувшем, словно гром среди ясного неба, угадывалось высокомерие человека, привыкшего не очень-то церемониться с кем бы то ни было. Ощущение это подчеркивал весьма странный акцент. Уж не лондонский ли, подумал, отскакивая от врага, Джек. Тот даже не попытался воспользоваться ретирадой противника, он, как и все, изумленно глазел на подъехавших верховых.
Мужчина был одет в голубой плащ, накинутый поверх красного шерстяного камзола, темные бриджи его уходили в черные сапоги, ярко сверкавшие там, где на них не было дорожных брызг. Лошадь под ним, похоже, проделала долгий путь, грудь ее покрывала бурая корка присохшей грязи, на боках выступил пот.
Другая лошадь выглядела почти так же, однако восседавшая на ней всадница отнюдь не казалась уставшей, хотя ее малиновая амазонка тоже была изрядно забрызгана. Узкие брови красавицы сходились к прямому точеному носу, из-под капора, нависая над необыкновенно голубыми глазами, выбивались прядки волос. Джеку она показалась видением из нездешнего мира, и он очень смутился, заметив, что это видение указывает хлыстиком на него.
— У него твой нос, Джеймс, — засмеялась красавица.
— Да, — кивнул мужчина. — Но, к счастью, этот недостаток компенсируется твоими глазами.
Он спешился и подошел, чтобы снять свою компаньонку с седла. Все вокруг продолжали стоять с отвисшими челюстями, но, как только ножки прекрасной путешественницы коснулись земли, фермеры дружно засуетились, стаскивая шляпы с голов и отвешивая поклоны. Взяв леди за руку, джентльмен подвел ее к Люти.
— Мистер Тригоннинг, моя дорогая. Ты ведь помнишь его?
— Прекрасно помню. Мы очень признательны вам за письмо, которое вы нам прислали.
— Я только выполнил свой долг, госпожа.
— Долг дружбы, Люти, — заверил, протягивая ему руку, мужчина. — Я тоже весьма благодарен тебе. У тебя все в порядке?
Люти улыбнулся, пожав протянутую руку:
— Нормально, Джейми… Сэр Джеймс.
Леди шагнула к Джеку, и ему тут же сделалось жарко.
— Ты ведь Джек? — ласково спросила она.
Это было против всех правил. Он только что дрался с кузеном. Он был слаб, грязен и часто дышал, а в кишках его вновь забурчала полусырая рыба. И именно в этот момент самая прекрасная на свете женщина решила к нему обратиться. И в ангельском ее голосе почему-то звучало нечто большее, чем простой интерес.
— Ты что, онемел, парень? — чуть грубовато поинтересовался мужчина.
Так и есть. Онемел. Действительно. Да. Поэтому слово взял Люти.
— Ну давай, Джек. Расскажи своей матери, как поживаешь. Ты ведь узнал ее, а?
Его затрясло. Как он мог узнать этих людей, которых не помнил, но которые снились ему чуть ли не каждую ночь? Он молился о встрече с ними с тех пор, как научился молиться. А иногда проклинал их за то, что они оставили его одного — в забаву тем, кто не упускал случая поиздеваться над безродным бастардом. И эта встреча — очередная издевка судьбы. Они приехали, но — увы! — слишком поздно. Теперь он — преступник, и его собираются осудить как убийцу. Чертовски поздно — он уже запятнал себя кровью. А кто в том повинен? Конечно, они. Этот мужчина и эта женщина, в грехе произведшая на свет свое чадо. Блудница, не ведающая стыда. Распутница, говоря о которой покойный Дункан Абсолют употреблял словечки похлеще. Вспомнив об этом, Джек передернулся и поднял глаза.
— Как не узнать! — крикнул он затравленно. — Это породившая меня шлюха!
Женщина вздрогнула, лицо ее побелело. Фермеры замерли, и даже Крестер оцепенел, в немом изумлении таращасъ на брата. Среагировал только мужчина. Он шагнул к Джеку и нанес ему молниеносный удар. Прямо в солнечное сплетение. Не позволив трясущемуся от обиды я злости подростку исторгнуть новый поток гневных, ранящих, обличающих слов.
Джека били и раньше. Били сильно. И мальчишки, и взрослые. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, как приложил его Джеймс Абсолют.
Он мешком рухнул в траву, дыхание его пресеклось. Джеймс Абсолют склонился к нему и очень тихо сказал:
— Запомни, парень, мы поладим только в том случае, если ты будешь уважать свою мать. Понятно?
Вообще-то понятного было мало, а обрести ясный рассудок оказалось еще трудней из-за женщины, поднявшей его с земли. Она крепко прижала Джека к себе и на удивление долго и яростно бранила ударившего его мужчину. Джек хлюпал носом, и единственным утешением для него было то, что лил слезы не он один.
Крестер Абсолют тоже плакал.
Джек сидел на берегу и смотрел на прибой. Он всегда любил это место. Особенно по утрам, когда встающее над морем солнце делало красными гривы волн, которые, то поднимаясь, то опускаясь, неуклонно спешили к берегу, немолчным шумом своим призывая его прокатиться на их пенистых гребнях. Сейчас они были как раз такие, как надо. Не настолько громадные, чтобы не дать шанса себя оседлать, но и нешуточные, вполне способные закрутить смельчака в своей толще. Зато, если все будет сделано правильно, стихия поддержит тебя и вознаградит упоительными мгновениями полета. Такой свободы на суше не обретешь — разве что в бешеной верховой скачке.
Он сидел, прижав колени к груди и положив на них подбородок. Он хотел в море, но не двигался с места. Он знал, что сегодняшнее купание будет последним. Как только усталость и холод выгонят его из воды, свободе придет конец. Ему придется вернуться в Абсолют-холл. Там на него наденут новую, специально купленную одежду, затем к крыльцу подадут экипаж. И все. И он отправится в Лондон. Город, возможно, большой и хороший, да только моря там нет. Одна вонючая грязная речка. В ней не бывает волн.
