А. Ниман - Питер Мариц — юный бур из Трансвааля
"Что там сейчас происходит?" — в сотый раз задавал себе вопрос Питер Мариц. Какой-то шум, звуки передвижений, стук и бряцанье оружия то и дело доплывали до него в ночной тишине. "Уж не готовится ли генерал Колли к новой попытке прорыва?" — спрашивал он себя тревожно.
Сумасшедшая мысль вдруг промелькнула в его голове.
— А ну-ка попытаться бы... — прошептал он. — Да нет, это безумие, это невозможно... — добавил он тотчас. — А если всё-таки?.. Ведь в случае удачи... Нет, ерунда, немыслимо...
Несколько минут прошло в этих колебаниях. Затем Питер Мариц осторожно тронул Скакуна и медленно, но твёрдо направился к своему посту.
— Вот что, Яков, — обратился он к товарищу, слезая с коня, — я решил разузнать, что там замышляют англичане. Вот тебе моё ружьё, да покарауль Скакуна.
— Ладно, — ответил тот. — Только смотри, голову сломаешь. Ведь если попадёшься им, мигом расстреляют.
— Авось не попадусь. А попадусь — что поделаешь, война! — заметил он, вырезая между тем с ближайшего дерева толстую палку и очищая её от коры. — Хочу я попытаться поладить вот с тем драгуном, который — видишь? — скучает на своём посту. Понимаешь? Так ты помни: как только я свистну, лети ко мне со всех ног.
— Будет сделано, — ответил бур. — А дубинка-то тебе на что?
— Пригодится, — сказал Питер Мариц, лукаво подмигнув. — Так помни: как услышишь свист, мчись быстрее ветра. И ещё к тебе просьба, Яков. Ты, я знаю, выпить не дурак и всегда носишь при себе флягу с пойлом. Дай-ка её мне!
— Эх! — с грустью произнёс бур. — Жалко расставаться, больно ром хорош. Отцу бы родному не дал, а тебе не могу отказать. На, бери, только смотри не потеряй.
Питер Мариц надел через плечо флягу, взял в руку палку и, спустившись по склону на тракт, направился прямо к часовому. Ближайший часовой находился довольно далеко от него, уже на склоне горы. Приблизившись к драгуну шагов на двести, Питер Мариц как-то сгорбился весь, опустился и побрёл по дороге, прихрамывая, постукивая палкой и кряхтя, как больной или тяжело уставший старик. Часовой стоял на самом тракте, и бур шёл прямо на него.
— Кто идёт? — окликнул драгун, заслышав тяжёлые шаги.
Не останавливаясь, Питер Мариц плёлся дальше, всё так же кряхтя и едва волоча ноги. Драгун выждал и переспросил:
— Кто идёт? Отвечай!
В голосе его не было заметно ни малейшей тревоги. По доносившимся до него звукам он, вероятно, предположил, что какой-нибудь простодушный старичок, не подозревающий о войне, пробирается в одну из окрестных ферм. Он даже не поднял карабина, лежавшего у него поперёк седла. Расстояние между тем сокращалось, и, когда они сблизились шагов на двадцать, драгун сказал повелительно:
— Остановись, старик! Ты кто? Куда идёшь?
— Не понимай... мой ничего не понимай... — разбитым голосом произнёс Питер Мариц, путая голландский язык с ломаным английским. И, глухо кашляя, прихрамывая, плёлся к драгуну.
— До чего глупый народ! — воскликнул часовой и сам направил лошадь навстречу. — Здесь нет прохода, понимаешь, старина? Твой куда идёшь? — начал он ломать язык, чтобы лучше быть понятым.
Они сблизились вплотную, и конь перегородил дорогу старику.
— Ничего, ничего мой не понимай... — бормотал человек.
— Да твой куда? Твой Шайнс-Хоогт ходит?
— Шайнс-Хоогт, Шайнс-Хоогт!.. — обрадовался человек и даже головой замотал от удовольствия.
— Здесь нельзя Шайн-Хоогт, понимай? Мой твой здесь запрещай! Вон туда, горой ступай, глупая твоя башка, понимай? Туда, туда! — тыкал он рукой по направлению к склону, где можно было обойти тракт стороною.
— О-о-о! — жалобно застонал старик, поняв наконец приказание. — Мой хромой человек, мой старый человек, мой не может гора ходить. Пожалуйста, добрый солдат, пусти меня Шайнс-Хоогт, я тебе за это дам хороший ром, очень-очень хороший ром... Вот тебе ром, только пусти... — и он протянул драгуну флягу с ромом.
Ром — это слово понимал англичанин. Он с вожделением поглядывал на флягу и наконец нерешительно протянул руку. Вынув пробку, он понюхал и покрутил головой.
— Ах, и добрый же ром, дьявол тебя возьми! — воскликнул он. — Знаешь, старик, глоток рома я всё-таки хлебну, так и быть, а пропустить я тебя не могу. Придётся тебе повернуть оглобли. За ром спасибо, старина, малость я выпью...
И, приложив горлышко к губам, он запрокинул голову.
Едва ли, впрочем, собирался драгун скромно ограничиться одним глотком. Но ему помешали: согбенная фигура хромого старика внезапно выпрямилась, и в то же мгновенье точно железные клещи сдавили драгуну горло, в которое успел попасть — увы! — всего лишь один глоток рому. Задыхаясь, он попробовал было рвануться, но клещи сжались ещё плотнее.
— Пикнуть попробуй — смерть на месте! — грозно произнёс Питер Мариц по-английски.
Он швырнул на землю карабин часового и, одною рукой продолжая сжимать ему горло, другою приставил нож к его груди. Затем он свистнул, и Яков был тут как тут. Он так и ахнул при виде этой фантастической картины.
— Направь-ка, Яков, ружьё на этого молодца, — обратился Питер Мариц к товарищу. — А ты, любезный, — сказал он по-английски обезоруженному драгуну, — если тебе ещё неохота умирать, слезай с лошади и раздевайся, да поскорее, слышишь?
Под наведённым на него дулом ошалевший драгун покорно слез с лошади и трясущимися руками начал расстёгивать мундир. Питер Мариц тем временем также скинул с себя блузку и шляпу и скомандовал раздетому солдату:
— Вот, не взыщи: пощеголяй немного в моём костюме. Он не так красив, как твой, но уж извини.
Драгун оделся, действуя как автомат.
— А теперь ступай вот по этому направлению, да смотри веди себя примерно, не то получишь пулю в затылок. Отведи его, Яков, к нашим, да не спускай с него глаз: он впереди, ты позади. В случае чего — мне незачем тебя учить. Впрочем, будь спокоен, он бежать не станет.
— Не тревожься, дружище, — сказал Яков, — всё будет исполнено... Но послушай, — вдруг заволновался он, — фляга-то моя где?
Питер Мариц расхохотался.
— Где-нибудь здесь, — успокоил он друга. — Да вот она, у твоих ног. И ром почти цел: я боюсь, что помешал этому бедняге утолить жажду. Дай ему в дороге ради утешения разок-другой хлебнуть. Право, он заслужил.
— Ну нет, дудки! — запротестовал Яков. — Ром у меня прежде всего для себя, потом для друзей. У этих чертей и так всякого добра вволю, чтоб ещё бурским ромом их поить.
И он повёл пленника, всё ещё продолжая ворчать.
Питер Мариц облекся в драгунский мундир, надел каску, портупею с палашом, накинул на плечи шинель и, сев на лошадь часового, взял в руки карабин.
