Николай Харин - Снова три мушкетера
Первым человеком, которого он повстречал в Лувре, был Рошфор.
— Вот те на, да это же господин д'Артаньян, собственной персоной, криво улыбнувшись, сказал Рошфор.
— Ба! Да это сам неуловимый шевалье де Рошфор! — в тон ему отвечал д'Артаньян.
— Почему же неуловимый?
— Потому что после того, как вы науськали на меня чернь и похитили у меня рекомендательное письмо к господину де Тревилю в Менге, я никак не мог повстречать вас для разговора по душам.
— Зато я нашел вас, как видите.
— Вы и раньше находили время, когда это входило в ваши планы. Ведь это вы арестовали меня по приказу его высокопреосвященства.
— Это правда. А вы в тот раз снова вышли сухим из воды.
— Не просто, а с повышением, сударь.
— Ах да! Как я мог позабыть! Ведь вы именно после этого сделались лейтенантом мушкетеров. Стали важной птицей, господин д'Артаньян.
— Ну, вы-то сами летаете выше всех.
— Это еще почему?
— Еще бы!
— Не вижу повода для подобных утверждений, сударь.
— Вам дано право похищать людей, выслеживать их, отправлять на плаху!
— Вы, верно, сошли с ума, шевалье! Это вы чуть не отправили на тот свет господина де Варда, который, как вам, может быть, неизвестно, приходится мне родственником. А уж миледи вы и вовсе убили без всяких судебных проволочек. И к тому же не один, а со своей милой компанией головорезов.
— Я советовал бы вам выбирать выражения, господин Рошфор, когда вы говорите о моих друзьях.
— А вам, милостивый государь, следует выбирать выражения, говоря со мной. Я не полицейская ищейка.
— Еще бы! Полицейской ищейке не удалось бы так просто отправить на плаху Шалэ, как это сделали вы. Правда, для этого вам пришлось побывать в Брюсселе под видом капуцина, кажется. Но это не в счет; конечно, вы не полицейская ищейка, господин де Рошфор.
— Шалэ был государственным преступником, господин д'Артаньян.
— А несчастная госпожа Бонасье тоже, надо полагать, была государственной преступницей?!
— Во-первых, есть вещи, которых вы не должны знать, сударь, а если вы их все же узнали, то тем хуже для вас; во-вторых, кто вам сказал, что я имел отношение к какой-то госпоже Бонасье? Я в первый раз слышу это имя.
— Вы лжете, Рошфор! Вы лично руководили ее похищением в Сен-Клу, а помогал вам в этом грязном деле ее муж — мерзавец Бонасье!
— Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что обвинить дворянина во лжи — значит нанести ему серьезное оскорбление!
— Сударь, вам должно быть прекрасно известно, что лгать в глаза собеседнику — значит позорить звание дворянина!
— Господин д'Артаньян! Вы ответите мне за это!
— А вы ответите мне за Менг, за Констанцию и за ваш подлый нрав. Я убью вас, господин де Рошфор.
— Если только я не сделаю этого раньше, господин д'Артаньян.
— Где вам будет угодно попытаться привести свою угрозу в исполнение, господин де Рошфор?
— На пустыре за Люксембургом. Там обычно безлюдно в это время года.
— Отлично. Когда?
— В пять часов.
— Согласен.
— И выберете шпагу подлиннее, д'Артаньян.
— А вы, Рошфор, пожалуйста, не приводите с собой дюжину убийц с мушкетами, чтобы посадить их в засаде. Это создаст вам дурную репутацию.
— Вам не удастся вывести меня из себя, молокосос!
— Ого! Значит, в вас сохранились еще остатки благородства!
— Будьте спокойны, д'Артаньян. Я убью вас по всем правилам.
— А как же с эдиктами? — насмешливо спросил д'Артаньян, пародируя слова де Жюссака, с которых, собственно, и начались его парижские приключения. — Хотя, наверное, его высокопреосвященство сделает исключение для своего любимца.
— Могу заверить вас, что кардинал ничего не узнает о происшедшем между нами. Думаю, мы в состоянии сами уладить наше внутреннее дело.
— Вы удивляете меня, Рошфор. Пожалуй, если я проткну вас сегодня в Люксембурге, я буду плакать о вас.
С этими словами д'Артаньян ушел, поклявшись самому себе этим вечером посчитаться с Рошфором за все свои несчастья, источником которых был конюший его высокопреосвященства.
— А о тебе скоро и плакать будет некому, — злобно пробормотал Рошфор, глядя вслед д'Артаньяну. — Один тщеславный дуралей женился и уехал в глушь, другому скоро подрежут крылышки, третий пьяница — вот и все, что останется от «четверых неразлучных» сегодня вечером.
Дома д'Артаньян первым делом приказал Жемблу почистить и отполировать шпагу. Наш мушкетер имел две — поэтому, когда его новый слуга справился с поручением, а справился с ним он наилучшим образом, как отметил для себя д'Артаньян, он поручил ему начистить и другую.
— Я вижу, ты знаешь толк в подобного рода делах, Жемблу? — спросил д'Артаньян.
— Да, сударь. Мой прежний хозяин всегда требовал, чтобы его шпага была отполирована, а пистолеты заряжены, — отвечал слуга.
— Из чего следует, что господин… как бишь звали твоего прежнего хозяина, Жемблу?
— Дон Алонсо де Кампо-и-Эспиноса, сударь.
— Да, вот именно… что этот… дон э-э… Эспиноза был не промах подраться?
— Как вам сказать — и да, и нет, сударь.
— Да — это да, а нет — это нет. Тут, по-моему, третьего не дано.
— Я имею в виду вот что, сударь, — пояснил рассудительный Жемблу. Мой хозяин, кажется, не был большим любителем затевать потасовки, но много путешествовал под вымышленными именами, подвергаясь серьезной опасности. Вот поэтому-то он и требовал от меня всегда держать оружие в порядке.
— Значит, твой господин, как и я, был на государственной службе? Только служил он, видно, другому королю.
— Может, оно и так, сударь, но никаких чинов, однако, не имел. Хотя в Новом Свете он даже приказывал капитанам военных кораблей, и те подчинялись ему. Это было в то время, когда мы гонялись по проливам за пиратами.
— Выходит, ты тоже гонялся за пиратами вместе со своим господином, Жемблу?
— Выходит, так, сударь. Хотя, разумеется, и не по своей воле.
— И много пиратов поймал твой господин?
— К счастью, не слишком-то много, сударь.
— Вот не думал, что ты сторонник пиратов! — со смехом воскликнул д'Артаньян.
— Я не сторонник пиратов, сударь. Я — француз.
— Я — тоже. Но это еще не причина, чтобы одобрять пиратство.
— Однако дело заключается в том, что среди пиратов много наших соотечественников, а на испанских кораблях — ни одного.
— Но ты-то плавал с испанцами, Жемблу, — сказал д'Артаньян, поддразнивая парня.
— Это другое дело, сударь. Я поступил в услужение к дону Алонсо еще во Франции. И в свое оправдание я могу сослаться на то, что даже не подозревал в то время, что он испанец.
