Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин
Молва о силе и выносливости помогала молодому партизану держать на расстоянии уголовников и дебоширов. Однажды Арсений все же не удержался и вступил в конфликт с одним из уголовников. А дело было так. Как всегда, по обыкновению, Сенина компания сидела на нарах возле печи и играла в карты. Игра в «дурачка» не требует особых талантов. Ребята переговаривались, шутили, не обращая внимания на остальных сидельцев. Один из арестантов, судя по ухваткам мелкий уголовник, стоял поблизости и наблюдал за игрой. Сначала он молчал, но потом начал давать советы игрокам. Один из Сениных товарищей, еврей, фельдшер по специальности, Эммануил – худощавый задумчивый молодой мужчина в очках, вежливо попросил зеваку не вмешиваться в игру. Приблатненный, по прозвищу Куль, взъерепенился и «погнал волну»: «Ты че, пархатый, будешь мне указывать, какой базар вести? Щас выкину тебя с кона, раз ты не мерекаешь в игре. Ишь уселся в тепле. А ну вали, уступи место, косорукий».
Эммануил и не подумал двинуться с места. «Послушай, – сказал он, – я тебя лишь попросил не лезть в игру со своими дурацкими советами и репликами, так что ступай своей дорогой, сваргань карты и играй сколько душе угодно».
Дело принимало дурной оборот. К месту ссоры стали подходить любопытные, среди которых было несколько таких же урок, приятелей Куля.
С детских лет Арсений был приучен с уважением относиться к людям разных национальностей. Он и сам не знал, кто он, – русский по матери и украинец по отцу. Почти всю сознательную жизнь прожил на Дальнем Востоке, где говорил и думал только по-русски. Он всегда помнил урок, который еще на Украине преподал ему отец. В селе, где они жили, а его батька учительствовал, часто появлялся молодой бедный еврей, которого все звали Хайма. Он приезжал на двуколке, запряженной старой клячей, и, двигаясь по улицам, выкрикивал лишь одну фразу: «Бабы – яйца, бабы – яйца». Селянки несли ему лукошки с яйцами, а он взамен давал им иголки, наперстки, нитки, дешевые бусы, бисер и прочую мелочь, необходимую женщинам в повседневной жизни. Хохлушки вполне добродушно воспринимали нищего Хайму, подшучивали над его бедной одеждой, спрашивали, когда он разбогатеет и найдет богатую невесту. Хайма отшучивался и записывал их заказы: чего надобно привезти из Каменец-Подольска в следующий раз. Мужики не обращали на него внимания, зато некоторые подростки часто дразнили бедного торговца, несколько раз даже устраивали глупые, злые шутки. Однажды они организовали засаду на окраине села и закидали парня «грудками» – комьями подсохшей земли. Еврей кричал, ругался, но кобылка еле тащила тележку, и хулиганы побили в корзинах много яиц. Кто-то из старших разогнал мальчишек, а Хайма заплакал и поехал своей дорогой. На свою беду, пятилетний Сеня с такими же малышами тоже участвовал в этой глупой шутке. Весть о бесчинствах мальчишек разлетелась по селу. Одни не проявляли никакого сочувствия: «Тай хлопцы-дурни жида побылы грудками». Некоторым хлопцам влетело за эту шалость. О том, что комьями земли в человека кидал и Арсений, узнал его отец.
– Ну-с, – начал он, глядя на оробевшего сына, – расскажи о своих подвигах?
Сеня молчал.
– Зачем ты швырял в торговца землей?
– Хлопцы кидали, и я кидал, – запинаясь, ответил ребенок.
– Так, значит, то, что будут делать эти недоумки, станешь делать и ты? – закипая гневом, тихо проговорил батька. – Они будут людей убивать, и ты станешь, они будут дома поджигать, и ты вслед за ними?!
– Так ведь ребята сказали, что он жид, нехристь, христопродавец.
– Твои ребята тупые скоты, я это наверняка знаю по их успехам в школе, а ты, если будешь идти у них на поводу, станешь таким же идиотом. Этот мужчина не жид, а еврей. Он меновой торговлей зарабатывает свой хлеб, а вы разоряете его, портите товар. Он и так едва сводит концы с концами, ты же, дурень неразумный, участвуешь в бесчинствах и ведешь себя как последняя дрянь!
С этими словами отец снял ремень и так отходил юного хулигана, что уже, не выдержав воплей сынишки, вмешалась мать: «Петя, ну довольно, довольно, он и так все понял!» Она загородила ревущего пацана своим телом, и отец сразу остыл.
– Прекрати реветь! – крикнул он напоследок. – И запомни, ты не овца, чтобы бежать за глупым стадом. Надо жить своим умом. Уважать чужой труд!
Этой экзекуции Сене хватило на всю жизнь и помогло в дальнейшем сформировать основы своего мировоззрения по национальному и многим другим вопросам.
Слыша одобрительные реплики со стороны «блатни», уркаган стал наглеть и дернул «фельдшера», как за глаза называли Эммануила, за рукав шинели.
– Эй ты, у тебя четыре глаза, ты похож на водолаза, не видишь, что тебе предлагают сойти с вагона? – не унимался Куль.
– Отвали от него, – сказал Арсений.
– А че ты за него мазу держишь? – удивился тот. – Он шо, тебе родня. Может, ты и сам из Иудова рода?
Арсений, с его карими глазами и черными волосами, был типичным брюнетом, каких множество среди южных славян. Он не обиделся на слова урки, но его начал злить тот факт, что его, как одного из самых авторитетных людей в этой среде военнопленных, проверяют на прочность какие-то уголовники. Он понимал, что в мужской ссоре каждый должен сам отстаивать свои права, но видел, что в драке против сильного, коренастого бандюгана фельдшер вряд ли выстоит, а это уже подрывало его, Арсения, авторитет.
Сенины товарищи по игре, долговязый Саня Кирасиров, имевший кличку – «Керосин», и недоучившийся студент Павел Кириенко, напряглись и в любой момент были готовы вступить в драку со шпаной. Кроме того, многие бывшие сослуживцы с любопытством наблюдали, чем же ответит на происки уголовной шушеры их бывший взводный…
– Так, – Арсений упруго соскочил с нар, – ты, как я вижу, шибко говорливый, а простых слов не понимаешь. Тебе же сказали, хиляй отсюда добром, а ты, ишак потный, тут хайло разеваешь!
Арсений в совершенстве владел уголовным жаргоном, но редко употреблял его
